Радио «Честно». Елена Саморядова

даже не рассматривала. Я была не в восторге от своей школы, и мысль сменить ее мне, в целом, нравилась, но меня здорово напрягало слово «экономический». Я не имела ничего против экономистов, но применительно к себе чувствовала эту профессию, как большую шевелящуюся гусеницу на коже. Меня от нее передергивало. И все же я согласилась, потому что мама пообещала, что в дальнейшем вмешиваться не будет. Я сама решу, кем мне стать. Слово она сдержала.

      Но сразу, даже за деньги, меня не взяли. Пришлось сдавать экзамены. В школе в моем классе было 26 человек. В лицее же – 14. Я рассудила, что если бы дело было только в деньгах, то классы здесь были бы больше, и впервые почувствовала свое, не навязанное уважение к этому месту.

      Учителя здесь любили свои предметы всем сердцем. Это придавало им и всей их работе высоту и смысл. Я не отвлекалась на уроках, как в школе, потому что вот это особое отношение учителя передавалось и мне. На физике я мечтала стать физиком, на геометрии – математиком, на литературе – поэтом. Так я усвоила самое главное – как важно любить то, что ты делаешь. Учителя были веселыми, умными, терпеливыми. Их жизнь была здесь, с нами, они не мучились из-за неправильного выбора и упущенных возможностей, не сомневались ни в себе, ни в нас. Именно лицейские учителя вдохновили меня на поиски своего места и своего дела. Убедили, что это совершенно необходимо найти, открыть в себе.

      Для этого лицей предоставлял все возможности. Первое, чему учили здесь, – думать. Учителей интересовали мнения и мысли учеников. Мы должны были знать, что написано в учебниках, однако за нами оставляли право с этим не соглашаться и предлагать свою точку зрения. Нам позволяли ошибаться, задавать глупые вопросы, пробовать, бороться и отказываться видеть установленные границы окончательными. Мы пытались покинуть крепость авторитетов: лезли на стены, втискивались в окна, делали подкоп… И раз за разом оказываясь пойманными и возвращенными на место, проникались пониманием и почтительностью к тому, что удалось построить другим.

      У лицея не было своего здания. Администрация снимала помещения в государственной гимназии. Гимназисты, в отличие от нас, ходили в форме. Она была посимпатичнее советской, но все же оставалась формой. Так они подчеркивали свою непохожесть на школьников, которые от нее отказались. Наши учителя тоже однажды подняли вопрос возвращения к форме. Нам предложили проголосовать. Я была в ужасе, представив, чего лишусь. К счастью, мы чуть ли не единогласно ответили отказом. Не думаю, что у гимназистов спрашивали, в чем они хотят ходить. Их учителя сильно отличались от наших. Они делали замечания гимназистам даже вне уроков – в коридорах и на улице. Эти люди требовали, угрожали, стыдили. Они и нас пытались строить, пока наша администрация не вмешалась. Была даже отдельная линейка, на которой наш директор извинилась перед нами за поведение учителей гимназии.

      Однажды новенькая лицейская преподавательница назвала меня и моих одноклассников тупицами. Это были мои первые