Миротворцы шестого континента. Никто, кроме нас. Владимир Сергеев

из ящика инструменты и выкладывал их в ряд на тумбочке. Немец не сводил с него глаз, но Миша уже ничего не замечал вокруг. Он попал в родную стихию. Проверив, как закреплена заготовка, он включил станок и погрузился в работу. Через час он выключил станок, окончательно померил инструментом размеры готовой детали и повернулся к немцу, вытирая руки ветошью.

      – Готово, принимайте работу, – уверенно произнёс он, отходя от станка и уступая место немцу. А тот, не дожидаясь перевода, уже схватил штангенциркуль и приступил к замерам, изредка кидая взгляд на чертёж. Потом очередь дошла до микрометра. Спустя несколько минут, немец, наконец, выпрямился и отошёл от детали. Он протянул руку Михаилу и, широко улыбаясь, быстро заговорил.

      – Отличная работа парень, – начал переводить токарь, – инженер, кстати, его зовут Пауль Шмидт, очень доволен. Говорит, давно не встречал такого специалиста. Считай тебе повезло, он сегодня же заберёт тебя из твоей бригады в нашу. У нас условия получше и кормёжка тоже. Он спрашивает как твоя фамилия, номер бригады и твой номер он уже с робы переписал.

      – Михаил Светлов, – ответил Миша и положил ветошь на тумбочку, – слушай, как тебя?

      – Василий Банщиков, токарь. Я сам Рязанский, под Москвой в плен попал – ответил тот.

      – Вася, а тебя не смущает, что ты делаешь детали для немецких самолётов, которые бомбят нашу Родину и сбивают наши самолёты? – гневно спросил Михаил.

      – А у нас выбор не большой. Не будешь детали делать, пойдёшь в проходческую бригаду, а не захочешь и там работать к стенке или в Бухенвальд, что почти одно и то же, только с небольшой отсрочкой. А насчёт самолётов, то хрен ты угадал, это экспериментальный завод. Немцы здесь не делают серийных самолётов, они какие-то новые летательные аппараты изобретают, я случайно видел чертёж общего вида, на диск похожие. В середине утолщение, видимо там лётчик сидит. Не знаю, летают они уже или нет, но на фронте таких точно никто не встречал. Я с народом общался, в том числе и с недавно прибывшими. Не известно, получится, что у них или нет, а жить хочется, и живым ты ещё может, пригодишься своей стране, а мёртвым уже точно нет. Сожгут в печке, и даже пепел над своей, немецкой, землёй развеют. Так, что решать тебе, и побыстрей, видишь, Шмидт уже волнуется.

      Немец действительно нетерпеливо переступал на месте. Неизвестно, понял он что-нибудь из их короткого разговора на русском, но по-прежнему продолжал улыбаться.

      – Хорошо, я согласен, поработаем, а там видно будет, – глядя инженеру в глаза произнёс Миша.

      Так он стал работать по своей гражданской специальности на немецком засекреченном опытном заводе. Специалисты и правда жили неплохо: кормили прилично, смена продолжалась не больше десяти часов, один день в неделю давали отдохнуть. Миша в Союзе работал больше, когда началась война, чем здесь, но там он был свободен, а здесь заперт под землёй, без надежды, когда-нибудь выбраться из подземелья. Он давно