Как из далеча, далеча, из чиста поля…. Сергей Тимофеев

Так что береги его, Григорий, наставляй, в чем сам дока, ан время придет – не препятствуй, пусти, куда сам пожелает.

      Давно уже ушел старец, а Григорий с Пелагеей все перешептывались словам его странным. Виданное ли дело, чтоб у людей простых богатыри нарождались? Давно ведется – коли в семье кузнеца сын, быть ему кузнецом; у бортника – бортником; у углежога – углежогом; а чтобы кто не по родительскому ремеслу, того не бывало. Хотелось, видно, человеку прохожему доброе молвить, вот и напридумывал. Он и видом на знающего не больно-то похож.

      Ну, похож, не похож, а насчет ржи не прогадал. И впрямь уродилась в тот год – на загляденье. Колос к колосу. У всех нива ровная – без проплешин. Когда такое бывало? С самых зажинок все в поле вышли. Пелагея Алешку с собой берет. Подвяжет на спину рогожей, а сама присядет, – и пошло дело. Ухватит привычно колосья в ладонь, серпом снизу подрежет, в сторону положит. Как соберется охапка, перехватит жгутом соломенным, вот тебе и сноп готов. Закричит Алешка, она ему сунет в рот тряпочку с хлебушком, – и дальше снопы вязать. Время сейчас такое, что день – год кормит.

      Иногда, конечно, отвяжет, положит в тенечек, но так, чтоб перед глазами был. Только не всех увидеть можно. Шла мимо красна девица, с косой русой, в сарафанчике простеньком, цвета неба весеннего. Заприметила кулечек рогожевый, свернула, наклонилась. Пелагея, даром что на небо глянет, семь Стожар разглядит, – ан не увидела, а Алешенька разглядел. Глазки таращит, улыбается. И девка не удержалась, тоже смеется. Хотела было на руки взять, да не стала, – ни к чему жницу попусту тревожить. Поглядела ласково, говорит: «Ох, Алеша, Алешенька! И след бы тебе иную судьбу выправить, ан гляжу на тебя, у самой сердце тает. Быть тебе бабьим пересмешником, и ничего-то тут уже не поделаешь…» Сказала, и пошла.

      Год прошел, народилась у Алешки сестра, Беляной назвали. А там и еще братишки-сестрички подоспели…

      Растет себе богатырь, как ему предсказано было, и ничего в нем такого богатырского нету. Как все, так и он. На озеро – так на озеро, в лес – так в лес. В меру отцу с матерью помогает, в меру шкодит. Прозвище еще себе заслужил…

      Дело как было. Играли это они с ребятами в козелки. Разделились по двое – и кто быстрее до конца улицы допрыгает. Не просто допрыгает. Один наклоняется, упирается ему руками в спину и прыгает подальше. Теперь уже он нагибается, а дружок через него прыгает. Скачут, ровно козлы, оттого и забаву так назвали. И надо ж такому случиться, что Алешке по жребию Кузьма достался. Они погодки, ан Кузьма точно боров, поперек себя шире. Таких, как Алешка, трое за ним спрячутся, еще и место останется. Алешка бежит, птичкой через Кузьму перепархивает. Кузьма бежит – заборы трясутся. Зато первые. Остальные как на них глянут – так со смеху валятся. Им же не до смеха. У одного спина болит, не разогнется; другой взмок, еле ноги волочит, язык на плече. Вот сделал Кузьма пару шагов, оперся на Алешку, задрал ногу, ан прыгнуть-то никак. И Алешка не сдюжил, в пыли растянулся. Так Кузьма, вместо того, чтоб дружку подняться помочь, уселся на него сверху, сорвал лебеду,