Жизнь – не рай. Жизнь лучше рая (сборник). Георгий Баженов

хочешь на раскладушке? – Она приподнялась на диване.

      – Да, да. Спи… – прошептал он, продолжая устраивать себе постель.

      – Я так не хочу, – сказала Алена. – Я же приехала к тебе, а ты… Подойди ко мне.

      Он какое-то время колебался, потом подошел.

      – Сядь рядом, – сказала она.

      Он сел. Она протянула к нему руку.

      – Знаешь, я ничего не знаю… Я не понимаю ничего… Но почему ты не хочешь со мной? Наверное, это очень глупо со стороны…

      – Но ведь мы еще…

      – Если ты не будешь со мной, я тебя возненавижу. Ведь я осталась у тебя… Все решено…

      – Алена, скоро свадьба. Зачем нам…

      – Вот именно – скоро свадьба. Какая разница… Ведь ты же не сбежишь никуда?

      – Ну что ты…

      – Ну вот видишь.

      – Но твои родители… Они верят мне.

      – Как они узнают?

      – Я так не могу. Ты потом поймешь все.

      – В конце концов это просто оскорбительно…

      – Глупая. Наоборот.

      – Тогда я сейчас уеду. Да, да! Вызови мне такси. Я уеду!

      – Ну к чему эти глупости…

      – Да пойми ты! Я ничего не знаю в этих вещах… Но просто-то ты можешь побыть со мной? Мне страшно.

      – Просто у нас не получится.

      – Ты холодный, безжалостный индюк! Хоть бы пожалел меня. Сидишь тут… Мне страшно! Я что, не такая какая-нибудь?

      – Ты лучше всех!

      – Ты просто успокаиваешь меня.

      – Зачем? Я люблю тебя! Ты самая лучшая. Самая любимая…

      …Потом, когда она уснула, Петр долго лежал рядом, не в силах побороть в себе страшную тоску, которая нежданно-негаданно навалилась на него. Пять лет назад бросивший курить, он ощутил непереносимое жжение в груди, изнуряющую сухость во рту – так сильно хотелось закурить, какого-нибудь самосада бы сейчас, покрепче, хотя бы одну затяжку… Он не понимал, что с ним такое. А тоска давила и давила сердце, она была сродни ощущению, когда редко-редко, но все-таки наваливалась бездонная мысль: вот умру когда-нибудь – и меня никогда, никогда, никогда не будет… И когда мысль хотела пробраться в это «никогда», постичь его, охватить разом, вот тогда и обливалась душа сильнейшей, ни с чем не сравнимой тоской – дыхание схватывало… И вот сейчас опять… Но почему же сейчас?.. Он лежал, боясь сделать малейшее движение, чтобы не разбудить Алену, и в то же время все существо его было за тысячи миль отсюда, душа и мысли улетали далеко, и даль эта устрашала, напоминала бездну, в которую придется-таки провалиться, но как же так… почему… за что… и неужели никогда больше?.. Никогда!

      Он ничего не понимал в себе.

      И когда стало совсем невмоготу, он не встал, а как бы скатился с дивана, сделав полный оборот, спружинил на руках на коврик, который лежал у дивана, и, не просто боясь, а страшась, как бы Алена в самом деле не проснулась, тихотихо подкрался к стулу, где лежала его одежда, натянул брюки, майку, рубашку, а потом на цыпочках, босой прокрался на кухню. Там, в шкафу, в дальнем углу, среди прочих иностранных сигарет, он хранил на всякий случай обыкновенную пачку «Примы»,