«...И ад следовал за ним». Стивен Хантер

ночь Эрл терпеливо следил за направлением и силой ветра. Он выяснил, что самым спокойным воздух остается приблизительно с пяти часов утра до рассвета. Эрл понимал, что ему придется приблизиться к участку с противоположной от псарни стороны, причем двигаться надо будет очень медленно. Если он начнет потеть, собаки обязательно это учуют; обоняние у них совершенное, они привыкли к тому, что все обстоит в точности так, а не иначе, и обязательно заметят малейшие отклонения.

      Наблюдая за полицейским участком с терпением прирожденного охотника, Эрл чувствовал, как его все больше и больше охватывает беспокойство. Одно дело, если бы полицейские жили вместе со своими семьями, уходили на службу и возвращались домой, в обычный мир, к женам и детям, церкви и кино. Однако эти ребята вели совершенно другой образ жизни. Они жили в полном уединении, в лесной глуши, постоянно носили форму, внушающую таинственность и страх, и отгораживались от окружающего мира колючей проволокой и свирепыми собаками. Они были похожи не на полицейских, занимающихся поддержанием порядка, а на солдат оккупационной армии на захваченной территории.

      И все они были молодыми. То есть им хорошо платили за казарменную жизнь в глухом лесу на военном положении. Следовательно, за всем этим должны были стоять большие деньги, определенно не такие, какими может располагать этот жалкий, убогий округ Фивы и этот утопающий в грязи поселок, живущий исключительно за счет исправительной колонии, расположенной в миле вверх по реке.

      Эрлу это совсем не нравилось. Собаки, лошади, оружие, страх местных жителей, Сэм, запертый где-то здесь. Ему это нисколько не нравилось.

      Эрл отскабливал себя от грязи в холодном ручье до тех пор, пока весь не покрылся мурашками, после чего надел последнюю смену чистого нижнего белья. Конечно, несмотря на относительную прохладу, он все равно будет потеть, и все же так его запах будет гораздо слабее.

      В половине пятого утра Эрл бесшумно проскользнул к проволочному ограждению и осмотрелся вокруг. В арестантской камере горела свеча, означавшая, что там кто-то дежурит, однако Эрл готов был поспорить, что охранник крепко спит. Большое бревенчатое здание находилось прямо впереди, между ним и собаками. Эрл вымазал лицо грязью, как делал с помощью жженой пробки во время службы в морской пехоте, и разделся до брюк и темной рубашки. Пробраться сквозь ограждение оказалось очень нелегко, и острые шипы в десятке мест проткнули кожу, оставив раны, неглубокие, но жутко зудящие, из которых сочились капельки крови. Проще было бы просто перерезать проволоку, но в этом случае все открылось бы уже на следующее утро.

      Оказавшись за ограждением, Эрл прислушался. Он был безоружен, если не считать армейского ножа с двусторонним лезвием и обтянутой кожей рукояткой, с помощью которого можно было при необходимости прирезать собаку. Однако ни одна собака не завыла и не залаяла, и никто его не окликнул. Эрл долго лежал на одном месте, не шелохнувшись. Затем наконец встал и