Чаща. Наоми Новик

я. – Я надеюсь, потом Дракон как-нибудь поправит дело, но я не знаю, чем тут еще можно помочь. – По правде сказать, невзирая на весь ужас и страшный урон, я обрадовалась, я ужас до чего обрадовалась. По крайней мере, это не огнедышащие чудища какие-то и не смертоносное поветрие; здесь я могла сделать хоть что-то. Я извлекла из сумки огнь-сердце и показала его Касе.

      Когда мы добрались до Дверника, никто со мной спорить не стал. Наша старица Данка при виде меня удивилась не меньше Каси и наших мужчин, но ее одолевали заботы не в пример более важные.

      Все здоровые мужчины и те из женщин, кто покрепче, трудились посменно – оскальзываясь на льду, удерживали бедную измученную животину в загоне с помощью вил и факелов. Руки их немели от холода. Прочие жители деревни делали все, чтобы не дать им замерзнуть или умереть с голоду. Это было состязание – чьи силы иссякнут раньше – и деревня проигрывала. Селяне уже и сами попытались сжечь скот, но было слишком холодно. Дрова еще не успевали заняться, как коровы расшвыривали костер. Я рассказала Данке, что у меня за зелье, она закивала и послала всех, кто не был занят у загона, за ледорубами и лопатами – расчищать противопожарную просеку. А затем обернулась ко мне.

      – Нам понадобятся твой отец и братья, чтобы привезти еще дров, – без обиняков заявила Данка. – Они дома, работали всю ночь. Я могу послать тебя за ними, но тебе и им, чего доброго, придется еще тяжелее, когда тебе наступит срок возвращаться в башню. Ты по-прежнему хочешь пойти?

      Я сглотнула. Данка была права – но как я могла не ответить «да»? Кася по-прежнему крепко держалась за мою руку. Вместе мы побежали через всю деревню к моему дому.

      – Можно ты войдешь первой и предупредишь их? – попросила я.

      Так что, когда я переступила порог, мама уже плакала. Она никакого платья вообще не видела – только меня; мы бросились друг другу в объятия, да так и осели вместе в груду бархата на пол, а отец и братья, сонно пошатываясь, вышли из задних комнат – и обнаружили нас. Мы все зарыдали, наперебой твердя друг другу: плакать некогда. Я сквозь слезы объяснила отцу, что надо сделать. Он и братья выбежали запрягать лошадей, которые, слава небесам, были в безопасности в своем собственном крепком хлеву рядом с домом. Я, жадно ловя эти последние мгновения, присела за кухонный стол с мамой. Она снова и снова гладила ладонями мое лицо, а по ее щекам все бежали и бежали слезы.

      – Мамушка, он меня не тронул, – заверила я, ни словом не обмолвившись про принца Марека. – Он хороший.

      Мама не ответила, просто еще раз погладила меня по волосам.

      Отец просунул голову в дверь:

      – Мы готовы.

      И мне пришлось уйти. Мама сказала:

      – Погоди минутку, – и исчезла в спальне. И тут же вернулась, неся узелок с моей одежкой и разной мелочью. – Я подумала, может, кто-нибудь из Ольшанки захватит это для тебя, – сказала она, – по весне, когда в башню повезут дары с праздника. – Мама снова поцеловала меня, на миг прижала к себе и выпустила. Стало еще больнее. Не то слово как больно.

      Отец