Чисто деревенское убийство. Татьяна Анатольевна Хрисанфова

выжить, я выжить хочу. А ты?

      Во время дороги их иногда кормили баландой. Степанов и Сидоркин сливали еду в один котелок и ели вместе, стараясь, чтобы обоим досталось одинаковое количество еды. Они хотели выжить.

      Наконец, пленных выгрузили в небольшом тихом городишке. Построили в шеренги и погнали пешком до каменных бараков.

      Шедшие сбоку солдаты вели на поводках собак. Потом пленных долго держали на широкой площади, зачитывали фамилии, строго соблюдая, чтобы прибывшие держали, строй.

      – Это – лагерь для военнопленных, – услышали они голос позади себя.

      Санькой овладело отчаяние. Слезы потекли по его грязным щекам. Вряд ли здесь можно выжить. От одной только тоски умереть можно.

      Строем их повели в барак.

      Тот же голос сзади обьявил, что теперь они будут так ходить до тех пор, пока не сдохнут. Степанов поглядел на Сидоркина: откуда он это знает?

      Тот пожал плечами.

      Пленных ввели в помещение, где располагалась, если так можно сказать, баня. На крючках висели шланги. Им выдали мыло, кусок на пятерых и бритвы. Появившийся полицай стал обьяснять, что надо делать.

      – Побрейтесь, чтобы вшей не разводить! – велел он. – Я проверю.

      Степанов и Сидоркин намылили другу другу спины, потом стали бриться.

      Подошел полицай.

      – Подними «причиндалы», – велел он Сидоркину.

      Тот подчинился.

      – Плохо выбрил, – резиновой палкой он ударил Сидоркина по «причиндалам».

      Тот скорчился от боли и присел на корточки.

      Полицай, сознавая свое превосходство, опустил дубинку на его спину.

      Степанов сделал движение, пытаясь защитить друга.

      Полицай усмехнулся.

      – Ну-ну, вояка без штанов, тоже хошь попробовать? – пошевелил он дубинкой.

      Но бить не стал, пошел дальше.

      Потом их отвели в барак. Сидоркин и Степанов устроились на нарах напротив друг друга. Они стали друзьями.

      Через несколько дней новенькие освоились, перезнакомились и привыкли к условиям лагеря. За это время их выводили по утрам и вечерам на построения.

      Из всех офицеров выделялся один, с вечно брезгливым выражением лица. Он никогда не снимал перчаток. Заключенных он не замечал, проходил мимо, как будто на плацу был один. В бараках его никогда не видели. С другими офицерами тоже не общался. Никто не знал, в чем состоит его служба. Знали, что зовут его Гюнтер фон Чайнов. Единственным из пленных, с кем он иногда общался, был переводчик.

      Среди заключенных нашелся знающий немецкий язык. Его сразу поставили переводчиком, отгородили его нары пологом, и питаться он стал отдельно от других пленных.

      – Видал, выслуживается сука! – сквозь зубы произнес Санька. Они сидели на нарах в ожидании отбоя.

      – Тоже выжить хочет, – равнодушно отозвался Сидоркин.

      – Кто же здесь не хочет? – злобился Санька.

      – Ты тише, – урезонил его Костя. – Мы и так на заметке у начальства лагеря. Два раза убегали. На нас, небось, особые дела завели.

      – Опять