Город и Я. Автор Неизвестен

моя спутница прыснула похожим на рыдание смехом и уткнулась лицом мне в плечо. Она вся тряслась, и я прижал её к себе, пытаясь хоть как-то успокоить. Приступ оказался заразительным. Через минуту в похожих конвульсиях билась вся толпа. Все рыдали, не скрывая своей радости, и никто не выказывал недоумения по поводу отсутствия покойного, словно они и вправду хоронят человека, а не пустоту, которая от него осталась.

      Но мероприятие было распланировано, всё оплачено, и изменить ход событий не представлялось возможным. Кого-то нужно было похоронить и все это понимали, но так как никто не хотел занимать освободившееся место, а похоронная служба не хотела терять своё время и деньги, для всех было удобнее ничего не заметить. Поэтому всё продолжалось, как продолжалось. Человек похожий на остальных достал из кармана маленькую свёрнутую бумажку и развернул её в большой лист, издали напоминающий огромную вафлю. Он пробежал глазами по написанному, поспешно скомкал, засунул обратно в карман и стал рыться в другом. Наконец он нашёл то, что нужно, откашлялся и стал читать.

      «Покойный был человеком. Он родился, жил и умер. Его долгий жизненный путь был не из простых, но он многого добился: занял должность, получил квартиру, вырастил прекрасных детей. О чём ещё может мечтать простой человек? Он был любим вдовой, детьми, внуками и многочисленными друзьями, вёл праведную жизнь, почитал бога и трудился на благо общества. Он был как все, и лучшим из нас. Он так любил жизнь, что цеплялся за неё до последнего вздоха, пока кто-то из врачей, потеряв терпение, не отключил его от аппарата. Будучи в высшей степени порядочным человеком, покойный заблаговременно погасил все кредиты и не оставил долгов по коммунальным услугам».

      Одним словом, он был просто кусок дерьма, этот покойный, такой же ровный и гладкий кусок дерьма, как и все остальные. О нём нечего сказать, потому что он был и есть пустота, казавшаяся человеком. Потому что его не было. Потому что человек, который ни к чему не стремится, не может быть. Он не делал попыток стать лучше или изменить мир. Больше всего на свете его беспокоил его костюм. Он не доверял жене гладить свои сорочки, и каждое утро до блеска натирал полиролью свою большую чёрную машину. Он собирался жить долго, но пустота, которая была у него внутри, искала выход наружу. Нельзя быть сколь угодно пустым, всё имеет какие-то пределы. Пустота поглощала его изнутри, и оболочка, которой он был, истончилась настолько, что, в конце концов, прорвалась, и он просто сдулся на глазах у всех.

      Потом все стали прощаться с пустотой. Это напоминало пантомиму, в которой мим стоит, опираясь на несуществующую опору, натыкается на прозрачные стены и танцует с невидимым партнёром. Скорбящие были настоящими профессионалами в этом, и единственное чего им не хватало, это грима. Что и говорить, каждый из нас был мим – мы все изображали кого-то, и никто не был собой, и вокруг не было ничего настоящего. Мы были пародией на самих себя, и пародией была сама наша жизнь.

      Потом все бросали землю, и горсть за горстью