Комедианты. Валерий Михайлов

пакет анаши и пачку папирос.

      – Меня и без этого глючит.

      – Жизнь кипит?

      – Кипит, чтоб ее.

      – Рассказывай.

      – Чего рассказывать: жена ушла, любовница тоже. Познакомился с бабой…

      – А ты уверен, что тебе это не приснилось? – спросил он, когда я пересказал ему историю Дюльсендорфа.

      – Иди ты…

      – Подожди. Это, конечно, мистично, увлекательно, стильно, но ты бы поверил, если бы тебе кто-нибудь рассказал что-нибудь похожее?

      – Наверно, нет. Зря я тебе рассказал, проехали.

      – Подожди. Давай плясать от фактов.

      – Какие тебе еще факты?

      – Хреново тебе. Это факт? Факт. Далее… ну, с женой все понятно, тебя это не беспокоит. Любовница, говоришь, так толком ничего и не смогла тебе объяснить, ну да тоже бывает, потом эта у Вовика, и сразу к своему Будапешту…

      – Дюльсендорфу.

      – Один хрен. Послушай, а что тебе здесь не нравится? Ну, напились где-то у черта на рогах, ну, услышал сентиментальный бред старого мудака. Ну и что?

      – Не знаю. Это как боязнь тараканов. Глупо и в то же время ничего с собой не можешь сделать.

      – Жрать будешь? – спросил вдруг Дима.

      – Нет.

      – А я пожру. Мне после пива всегда есть хочется.

      – У тебя ж наверняка ни хрена нет.

      – У меня есть макароны и тяй.

      – Тяй с макаронами?

      – Ты предлагаешь есть его без макарон?

      – Не знаю, тяй с макаронами…

      – Ты буржуазен, и это когда-нибудь тебя погубит. Сходи лучше еще за пивом.

      В ларьке юная особа увлеченно читала «Мастера и Маргариту». «Какие продвинутые у нас продавцы», – подумал я, но не стал обыгрывать эту тему. Не сейчас, хотя, наверное, это было бы интересно. К пиву я взял чипсы (не травиться же голыми макаронами).

      Пока я ходил, Дима успел приготовиться к трапезе. Он бухнул хорошую порцию тяя прямо в кастрюлю с макаронами (воду он слил) и разделся до пояса, чтобы не заляпать рубашку. Адепт неаккуратности, он предпочитал есть раздетым, обильно роняя еду на покрытый густой шерстью живот, а потом, вылитая обезьяна, выбирал все руками, отправляя самые аппетитные крошки в рот.

      – А это здесь зачем? – спросил я, увидев мелкий гребень, который Дима положил рядом с тарелкой.

      – Это для чистки животика. Думаешь, наука стоит на месте?

      – Ты вычесываешь этим?!

      – А почему бы и нет? Что тебе не нравится?

      Я представил себе Диму, вычесывающего макароны из растительности на животе, и мне стало вдруг весело. Теория Дарвина, фильм первый. Превращение обезьяны в человека! Наверно, это была разрядка, катарсис или истерика. Я смеялся, как ненормальный, смеялся до слез, сначала над Димой, потом над собой, над своими страхами, бедами, проблемами. Я вдруг представил все это со стороны…

      – Ты чего? – спросил Дима, когда я наконец остановился.

      – Ничего… это от нервов.

      – Лечились бы вы, барин.

      – Так наливай лекарство.

      – Может,