Поэтесса в жанре ню и другие рассказы. Ян Стыдобка

закончил. Хотел жёстче?

      – Наверное. Пусто, много такого сейчас. Первая строка забывается прежде, чем закончилась вторая.

      – Я сама не сразу запомнила.

      – А кто это, если не секрет?

      – Может, и знаешь. Её зовут Мира.

      – Лохвицкую только слышал.

      Вероника улыбнулась:

      – Та была раньше и с двумя «р». А эта с одной, ей сейчас сорок. Мира Комиссарова.

      – Тогда не знаю.

      – Красотка, кстати, изумительная. Ноги километр, глазищи, скулы, вот бы кого сюда.

      – Всё равно не знаю.

      – Широко известна в узком кругу, как и мы все. Вообще-то она Ольга, но решила, что это имя простое, не богемное и не походит к фамилии. Плюс какие-то личные драмы, желание всё поменять… Впрочем, это меня не касается. Продолжаем?

      4

      Вероника стягивала платье через голову, попутно выворачивая наизнанку.

      – Не напрягайся, не позируй. Спокойнее, ты одна, – говорил Олег. – Молодец, давай повторим.

      Сделали несколько дублей: спиной к камере, опять спиной, спиной в три четверти, в профиль. Наконец – лицом. Бросив платье на стол, Ника стояла в белых кружевных трусиках: обнажённая душа. Если только бывают души совершенные, как это тело.

      А грудь оказалась меньше, чем Олег рисовал в воображении. Значительно меньше; ещё бы каплю поменьше, и можно без оговорок назвать маленькой. Но другую сейчас было и не представить.

      – Давай посмотрим, – предложил Олег.

      Ника села, одной рукой прижала платье к груди. Олег устроился рядом. Листая снимки, не отрывал от них взгляда, чтобы не смущать её. Но когда над ухом слышишь голос, чувствуешь дыхание на щеке, тонкий цветочный запах от волос; когда она, желая задержать приглянувшийся кадр, касается длинными пальцами твоей руки, волей-неволей смутишься сам.

      – Ты правильно говорил, не надо макияжа, – сказала Ника. – С ним было бы не то настроение. Здесь я будто проснулась недавно.

      – И впереди целый день, – добавил он.

      – Ага…

      – Кстати, прошёл час сорок. Давай ещё без платья? И пойдём туда, – кивнул он на чёрный конец, – займёмся минимализмом.

      – Хорошо. Слушай, Олег. Скажи, пожалуйста, только честно, – Вероника помедлила, вздохнула. – От моих стихов у тебя впечатление другое?

      – Ещё бы!

      – Спасибо, верю.

      Олег не то что помнил первое впечатление от Вероники и её стихов – оно до сих пор было живо и, стоило представить её, затмевало всё. Случилось так. В главном зале студии «Фотон» – полтораста квадратных метров, пять больших окон на юг и три на запад – раз-другой в месяц проходили концерты и литературные вечера. Это было особенно здорово летом: одни выступают, другие щёлкают в естественном свете хоть до полуночи. Полтора года назад Олег впервые оказался на таком вечере и сидел, изнывая от неловкости. Стихотворение Миры ещё цветочки; от того, что звучало там, хотелось почесаться и заснуть, не грохнувшись при этом с фанерного куба.

      Поэтессы, сменявшие одна другую на белом фоне, имели будничный вид: если юбки, то простые, в каких гуляют по улице, иной раз брюки с футболками, старейшая явилась в шортах. Девушка в длинном абрикосовом платье с открытыми плечами