Поселок на реке Оредеж. Анаит Григорян

ведь вредная бабка.

      – А кто это у тебя тут?

      Комарова сделала шаг вперед.

      Бабка Женя оглядела Комарову, как будто видела в первый раз. Глаза у нее были по-старчески голубые, но ясные. Когда была жива бабка Марья, они с бабкой Женей дружили, хотя бабка Женя никогда не состояла в партии и была страшная сплетница, чего комаровская бабка, не в пример другим в поселке, не любила и часто попрекала «Женьку» тем, что у той язык как помело, а бабка Женя на это смеялась, и вокруг глаз у нее собирались гусиные лапки морщинок. Говорили, в молодости она была в поселке первой красавицей и за ней увивалась целая куча парней, но она выбрала какого-то приезжего, он с ней покрутился, покуролесил два лета и бросил, а она после этого как-то быстро состарилась и подурнела.

      – Не обижает тебя эта стервоза?

      Комарова хотела ответить, но вместо этого прыснула со смеху и зажала рот ладонью.

      – Тетя Женя, ну как вам не стыдно…

      – Ой, посмотрите на нее, люди добрые, обиделась! Что, скажешь, не стервоза?

      – Да ну вас, тетя Женя…

      – Не обижает, – выговорила наконец Комарова.

      Однажды батя уволок бабку в сарай, запер дверь изнутри и долго бил, и слышны были крики и как что-то падало и гремело железом. Потом стало тихо, и бабка вышла из сарая, подозвала Комарову, провела рукой по своей голове, собрала пригоршню седых волос, склеенных уже начавшей спекаться кровью, скатала их между ладонями, протянула Комаровой и сказала отнести «Женьке». Бабка Женя, увидев волосы, охнула, накинула на плечи кофту и побежала в домашних тапках на улицу.

      – Ну, не смотри ты на меня, как Ленин на буржуазию, дай еще печенья грамм двести.

      – Лучше пряников возьмите.

      Бабка Женя снова задумалась, постучала палкой по полу:

      – Печенья грамм двести. Вот того, которое с желейной серединкой.

      Олеся Иванна взглянула на Комарову:

      – Ну, что встала, помощница?

      Комарова схватила пластмассовый совок, насыпала в протянутый бабкой Женей мятый полиэтиленовый пакетик печенья, отдала Олесе Иванне, та поставила пакетик на весы и долго ждала, пока остановится дрожащая стрелка. Когда стрелка остановилась, она постучала по стеклу весов ногтями, стрелка дернулась еще несколько раз и наконец встала окончательно.

      – Двести тридцать, брать будете?

      Бабка Женя кивнула, вытащила из большой сумки кошелек и медленно отсчитала деньги без сдачи. Потом забрала свой пакетик, вытащила пару кругляшков и протянула Комаровой:

      – Как там Марья-то?

      – Лежит, чего ей…

      – Навещаешь ее?

      – Вчера была.

      Бабка Женя вздохнула:

      – А меня все никак Господь не приберет.

      Олеся Иванна едва заметно усмехнулась (Черт тебя никак не приберет, сволочь старая. Печенья ей подай с желейной серединкой!), но вслух сказала только:

      – Что вы такое говорите, тетя Женя!

      Бабка Женя в ответ покачала головой, тяжело вздохнула, взяла с прилавка выставленные Олесей Иванной полкило сахара и поползла к двери. Комарова откусила печенье: сладковатое песочное тесто как будто растворилось во рту. Бабка Женя,