Не промахнись, снайпер!. Владимир Першанин

до этого, хорошо смазанная самозарядка дала пару сбоев. Стреляные гильзы зажимало затвором. Они торчали, как окурки, очередной патрон не подавался. Здесь же разобрал СВТ. Так и есть! Внутрь попал песок, мелкие комочки земли, даже трава. Засорило взрывной волной, а может, черпанул, пока взад-вперед бегали да ползали. Понял, что для самозарядной винтовки надо шить чехол, иначе механизмы будут подводить.

      Вечером Ангара собрал все отделение. Подробно разбирал мои действия. Поспорили, вычерчивая траектории полета пуль (всем придется стрелять через реку снизу вверх), поздравили меня с открытием счета. Итальянцы тоже не остались в долгу. После дневного артобстрела в батальоне погибли три бойца, а человек пять получили ранения. Счет не в нашу пользу. Зато начиная со следующего дня нам дали официальное разрешение вести огонь.

      Это было связано с резким ухудшением обстановки в Сталинграде. По слухам, немцы взяли центральную часть города, тесня наши части к Волге. Через пару-тройку дней начала работать и артиллерия дивизии. Приказ, прочитанный нам, гласил, что каждый боец обязан действовать активно и бесстрашно. Сталинград немцам не сдадут никогда, но мы должны наносить непрерывные и эффективные удары, чтобы помочь защитникам города.

      С памятью, к моим преклонным годам, происходят порой неожиданные вещи. Я помню, как вчера, не то что дни, а даже мельчайшие эпизоды войны. Я отлично запомнил тот день, когда охотился на артиллерийских наблюдателей, тело убитого итальянца, лежавшее на тропинке, ведущей от Дона к траншеям. Но, встречаясь с немногими бывшими однополчанами, выяснилось, что память все же меня нередко подводит. Начиная еще в девяностых годах писать воспоминания, я добросовестно изложил, как через пару дней я все же уложил гаубичного наблюдателя-офицера, а затем утопил лодку с итальянскими разведчиками, за что получил из рук командира полка свою первую награду, медаль «За отвагу».

      – Нет, Федор, все происходило не так, – поправлял меня бывший напарник Веня Малышко. – Нам первые медали лишь в феврале сорок третьего вручали, а с разведчиками дело обстояло по-другому.

      Артиллерия, установленная в лесу, рядом с рекой (в основном легкие «сорокапятки»), молчала. Для этих батарей открывать огонь было равносильно самоубийству. Их бы мгновенно засекли и уничтожили с высот. Неплохо давали прикурить минометчики, 82-миллиметровые «самовары» переносили с места на место, итальянцам их было трудно обнаружить.

      Я помню, как одна из мин ударила в хранилище боеприпасов. Ахнуло крепко, взрыв на высоте взметнул в небо черный столб дыма. Обломки досок, сплющенные снарядные гильзы и осколки, падали в воду, отчетливо слышались крики.

      С наблюдателями гаубичных батарей мне рассчитаться не удалось. Вместе с Малышко мы дежурили несколько дней, но тот окоп оставался пустым. Куда они переместились, я не смог определить. Уже вовсю шла стрельба с обоих берегов, итальянцы высовывались очень осторожно. Все же в последующие дни я сумел уложить трех солдат или сержантов. Открыл счет и Веня Малышко.

      В