Жизнь Микеланджело. Ромен Роллан

Он своей милостью даровал мне силы, потребные в трудах моих, чтобы я помогал вам. Вы признаете это, когда меня не станет»[107].

      С одной стороны, семья, терзавшая Микеланджело своими требованиями, с другой – смертельные враги, следившие за каждым его шагом и заранее предвкушавшие неудачу, – такова была атмосфера неблагодарности и зависти, в которой приходилось жить Микеланджело в эти страшные годы. И не только жить – он творил, совершив тогда героический подвиг Систины! Но чего это ему стоило! Он терял надежду, был близок к тому, чтобы все бросить и бежать без оглядки! Ему казалось, что он умирает[108]. Быть может, он даже желал смерти.

      А папа негодовал на его медлительность и упорное нежелание показать свою работу. Оба упрямые и самолюбивые, они сталкивались, как грозовые тучи. «Однажды, – рассказывает Кондиви, – когда Микеланджело, на вопрос Юлия II, скоро ли он, наконец, кончит капеллу, по обыкновению ответил: «Кончу, когда смогу», – папа в ярости стал колотить его своим посохом, приговаривая: «Когда смогу! Когда смогу!» Микеланджело бросился к себе и стал собираться в дорогу. Но Юлий II послал к нему одного из своих приближенных, который вручил художнику пятьсот дукатов, уговаривал забыть обиду и постарался оправдать поступок папы. Микеланджело принял извинения».

      А на следующий день все начиналось сызнова. Наконец папа в сердцах как-то сказал художнику: «Ты дождешься того, что я велю тебя сбросить с твоего помоста». Микеланджело пришлось уступить; он приказал снять леса, и 1 ноября 1512 г., в День всех святых, глазам зрителей предстала его работа.

      Торжественный и мрачный праздник, овеянный трауром дня усопших, как нельзя лучше подходил для того, чтобы открыть всем потрясающее по своей мощи произведение, исполненное духом Бога-творца и разрушителя – грозного Бога, в котором воплощена бушующая, словно ураган, могучая жизненная сила[109].

      II

      Сломленная сила

      Roct’ è l’alta cholonna[110].

      Геркулесов подвиг Микеланджело принес ему славу, но надломил его. Расписывая свод капеллы, он много месяцев подряд работал с запрокинутой головой и «так испортил себе зрение, что еще долго спустя мог читать письма или разглядывать предметы, только подняв их над головой»[111].

      Он сам подшучивал над своим убожеством:

      От напряженья вылез зоб на шее

      Моей, как у ломбардских кошек от воды…

      Живот подполз вплотную к подбородку,

      Задралась к небу борода. Затылок

      Прилип к спине, а на лицо от кисти

      За каплей капля краски сверху льются.

      И в пеструю его палитру превращают.

      В живот воткнулись бедра, зад свисает

      Между ногами, глаз шагов не видит.

      Натянута вся спереди, а сзади

      Собралась в складки кожа. От сгибания

      Я в лук кривой сирийский обратился.

      Мутится, судит криво

      Рассудок мой. Еще бы! Можно ль верно

      Попасть

107

Письмо к Буонаррото от 30 июля 1513 г. – Р. Р.

108

«Письма», август 1512 г. – Р. Р.

109

Творение Микеланджело разобрано мною в серии «Мастера искусства», поэтому здесь я на нем не останавливаюсь. – Р. Р.

110

[Повержена высокая колонна (итал.). – Прим. ред.]

«Стихотворения», сонет IX. – Р. Р.

111

Вазари. – Р. Р.