Гений пустого места. Татьяна Устинова

много ума не надо!

      – Ты чего, Хохлов? Чего напал-то на меня?!

      – А ты вспомни, как на Светке женился! Как ты ее на руках носил, портреты рисовал и обещания обещал!

      – Да когда это было?! И что тут такого-то?! Все так живут, и ничего!

      – Все пусть живут как хотят, – выговорил Хохлов, как в лицо плюнул, – а ты мой друг! И я этих ваших… финтифлюшек не понимаю! Не понимаю, и все тут!

      – Да должна же у меня быть в жизни хоть какая-то радость?! Должна или нет?! Или я только вкалывать обязан и все в дом тащить?!

      – Должна, – сказал Хохлов и поставил на снег мусорный мешок. – И если твоя радость только в том и состоит, чтобы налево бегать, плохой ты мужик, Дима. Друг, может, и хороший, а мужик плохой. Ну, надоело тебе все, так разведись ты с ней!..

      – Разведись! Легко сказать! А дети? А квартира?

      – На квартиру плевать, заработаешь, ты же мужик! Детей поделите, будешь деньги давать и с пятницы по воскресенье к себе их забирать!

      – Да сколько на это денег нужно!..

      Хохлов вдруг словно увидел себя со стороны.

      Вот стоят они, оба-два, посреди пустынного заснеженного двора, где дремлют уставшие за день машины, и свет единственного фонаря голубыми полосами ложится на снег, а за полосами темнота и глухомань, как будто там, за границей жидкого света, сразу начинаются тайга и бурелом. Вот стоят они, оба-два, курят и базарят о вечном, ни с того ни с сего базарят, просто так, потому что вожжа под хвост попала и настроение дурацкое, потому что вечер сегодня такой, и они обижаются друг на друга всерьез и в эту минуту всерьез уверены, что эти их дурацкие разговоры могут что-то изменить, улучшить, повернуть в другую сторону!.. Да разве можно хоть что-то изменить?!.

      Лавровский все еще продолжал бормотать что-то оправдательное, такое, что, по его мнению, могло бы убедить Хохлова, будто живет он правильно и «должна же у него быть в жизни радость», и Хохлову стало его жалко и стыдно за себя и за свой морализаторский тон.

      В конце концов, что он сам знает о жизни?! Ничего. Ровным счетом ничего. Ну, знает, как деньги заработать, да и то так, в известных пределах, а больше… что же?..

      – Дим, ты меня того, – перебил он маявшегося Лавровского, кинул в снег сигарету и наступил на нее. Огонек потух. – Ты меня извини, вот чего. Понесло меня тебя учить, а это все… ерунда.

      – Да, но ты меня… не осуждаешь?

      – Да кто я такой, чтобы тебя осуждать?!

      – Значит, все-таки осуждаешь?

      Тут Хохлов опять обозлился, хотя только что решил было проявить христианскую терпимость.

      – Да какая тебе разница, осуждаю, не осуждаю?! Ты живи, как тебе надо, а я-то при чем?!

      Он обошел свою машину, слегка присыпанную снегом, размахнулся и метнул мешок в мусорный контейнер, как в баскетбольную корзину. Зачем-то отряхнул перчатки, похлопав в ладоши, и полез в машину.

      Лавровский метать не стал, подошел поближе и опустил пакеты культурно.

      – Ну, бывай, Дим! – Промерзшее сиденье через джинсы обожгло хохловский зад, можно сказать, насквозь пронзило!

      И кто это любит русскую зиму, мать ее так и эдак?! Кто это ждет не дождется первого