Долгота дней. Владимир Рафеенко

Да и жизнь настоящая тоже только после нее. Вряд ли мы, коллега, сподобимся увидеть небесную Украину раньше. Однако исполняемая баллада как бы утверждает ее бытие здесь и сейчас, выдергивая тем самым онтологическую табуретку из-под ног наших оппонентов.

      – Подход спорный, но мне нравится! – после раздумья соглашался Николай, чтобы на следующее утро задать те же самые вопросы.

      Январское утро, когда Каролина ушла встречать гумконвой, выдалось на диво спокойным. Баня не работала несколько дней по причине отсутствия воды. Сократ к этому времени уже знал, что «Пятый Рим» не зависит от «Горводоканала». Однако если бы баня сейчас заработала, пожалуй, их всех, сотрудников «Пятого Рима», запытали бы до смерти в подвалах контрразведки. Откуда бы, спросили вежливые русофилы, у вас в трубах вода, когда ее нет нигде? Откуда пар, если котельная стоит? И что бы Сократ им ответил? К Гредису у соответствующих органов и без того накопилось множество вопросов. А потому, надеясь на лучшее, профессор не торопясь перечитывал Вергилия и пил обжигающий кофе – единственный продукт, запасы которого в доме не иссякали.

      Лиза, всю ночь рисовавшая свои кляксы, спала. Кошка Герда, сидя у окна, изучала выстуженный мир за окном. Отвлекшись на секунду от текста, чтобы ее погладить, профессор внезапно понял, что они с кошкой голодны. На скорую руку собирая завтрак, тихо напевал:

      – Вот цветет картошка, зеленеет лук. По полю шагает колорадский жук. Он еще не знает ничего о том, что его поймает львовский агроном.

      В дверь позвонили. Он открыл. На пороге, дрожа, постанывая и тихо подвывая, стоял Вересаев. К груди прижимал бутылку водки, но толком сказать ничего не мог.

      – Что с тобой, Коленька?

      Вересаев всхлипнул и припал трясущейся головой к груди Сократа. Словно циклоп решил поплакать за свою тяжелую жизнь на груди Одиссея. Массажист, не глядя на нервы, был раза в два крупнее профессора.

      – Плохо дело! – поставил диагноз Гредис и втянул Колю в квартиру. – Ты живой?

      – Не знаю, Иваныч! Ничего не знаю!

      – Зачем же употреблять в таких количествах, Николай Николаевич?! Ты же обязанности скоро не сможешь исправлять! Сил не останется! – профессор покачал головой.

      – Я – химик! – твердо произнес Вересаев, протягивая профессору бутылку. – А химик должен пить!

      – Хорошо! – кивнул Гредис. – Но только по соточке! Имей в виду, в любую минуту может нагрянуть моя благоверная. И вот тогда нам с тобой несдобровать.

      Усадив Вересаева на стул, профессор поставил на стол рюмки, вскрыл бутылку и, раскладывая глазунью на тарелки, машинально допел: – В баночку посадит, лапки оторвет. Голову отрубит, и жучок умрет. Будут плакать детки и его жена. Без отца останется целая семья.

      Коля сделал круглые глаза и неожиданно твердым голосом спросил:

      – Как ты можешь? После всего этого! Как ты можешь так шутить?!

      – Как же именно?! – удивился профессор.

      – Про жуков! – сказал Николай и заплакал. – Это ужас, Сократ Иванович! Гребаный кошмар! Их всех порезали, побили! Жуки!