Долгота дней. Владимир Рафеенко

имели вид одновременно тоскливый и оживленный.

      Василий Гиркавый – человек авторитетный, низкорослый, мускулистый, но в последнее время не очень уверенный в позитивности общего хода вещей – представлял на этом празднике администрацию города, министерство транспорта и здравоохранения республики Z. Хмуро поглядывая на журналистов «Лайф энд кайф», он курил рядом со своим поцарапанным «Гранд чероки». В ушах у него торчали малиновые японские наушники, и в голове крутился голосок покойной Amy Wine-house.

      Наконец, свет был отлажен, камеры включены. «Координатор мероприятия» – юркий москвич Миша, прибывший специально для этого случая из самой златоглавой, – кивнул Гиркавому. Тот взошел на помост, прокашлялся и рванул на восемь минут сорок семь секунд заранее заготовленную речь.

      Мороз крепчал. Солнце медленно вставало над базаром. Василий закончил, спустился вниз и без особого желания опять закурил. На низенький помост перед машинами встали симпатичные дети и начали читать стишки:

      Гражданам республики прощаем все грехи,

      Новое счастье – в новые мехи,

      Сахарок и крупы мы едим с утра,

      Слава гумконвою, слава и ура!

      – Что это за мцыри, в натуре? – поморщился Гиркавый, с укоризненным интересом рассматривая представителя «Лайф энд кайф». – Это вы, что ли, добры молодцы, поэму написали?

      – Да ну на хрен, – пожал плечами журналист Алексей Маршак, как значилось у него на бэйджике, и сплюнул на окурок; тот зашипел и погас. – Мы с Мишей Гаревым дерьма не ваяем. Мы постмодернисты, дядя, – он самодовольно хохотнул, – хунвейбины-рекламщики. А потому, чтобы ты знал, специализируемся исключительно по масштабным социальным проектам… – Он замолчал, с легкой улыбкой изучая непонимающие глаза Гиркавого. – Уверен, это ваш новый Союз писателей кропает. Удивительные, кстати, у вас там люди собрались.

      – Серьезно, что ли? – Василий не все понял из того, что до этого произнес Маршак, и ухватился за внятную концовку.

      – А то! – кивнул Алексей. – Вчера по случаю зашел на чтения на бульваре имени поэта Пушкина.

      – И че?

      – Да че! Через двадцать минут охренел просто, чесслово.

      – Плохо пишут? Не прочувствованно? – посуровел Гиркавый.

      – Почему же, прочувствованно, – пожал плечами Маршак. – Слушать их только страшно. Даже мы такую хрень себе не позволяем…

      – Ну да, – саркастически скривился Василий и посмотрел на часы, – вы ж объективно гатите. Такая у вас работа, ля-ля – и сразу в тополя. А у нас в союзе собрались, может быть, молодые писатели нашей молодой республики. Духовная мышца Ъ, полны пафоса, выражают, так сказать, волю народную.

      – Да, – покачал головой Алексей, – именно что выражают. Даже мне доставило, – он покачал головой. – А я, между прочим, уж лет сто угрызений совести не испытывал.

      – Странный ты чувак какой-то! – неодобрительно проговорил Гиркавый. – Вы, ребята, точно из «Лайф энд кайф»?

      – Еще бы! –