Финист – ясный сокол. Андрей Рубанов

но, побыв малое время, осознаёшь, что звали зря, и выгода не нужна, и даже добро не нужно. И лучшее, что можно придумать, – немедленно уйти.

      И я ушёл.

      Повернулся, закрыл за собой дверь, тихо прошагал – снова вдоль стены – через просторную горницу; какая-то из сестёр, средняя, наверное, что-то тихо спросила мне в спину, но я только рукой махнул; отворил вторую дверь, главную, тяжёлую, и затворил.

      А под чёрным, низким небом уже собиралась буря, какие редко бывают.

      Воздух звенел.

      От жары и духоты голова сделалась дурная и одновременно очень ясная, и показалось, что кто-то – бог, наверное (кто же ещё?) – хочет поселить в моём разуме какую-то важную догадку, о том, кто я таков на самом деле и как устроено всё вокруг меня.

      О том, что мой хребет и есть мировая ось. Или о том, что люди – те же птицы, только вывернутые наизнанку. Но я был слишком напуган, и не запомнил той догадки.

* * *

      Да, я – Корень, таково моё второе имя, заветное; самим мною выбранное.

      Вот, пришёл миг признаться и открыть себя всего: извините, если смутил.

      Скажете, оно слишком звонкое?

      А я, наоборот, думаю, что скромное.

      Не звонче, чем имя «Велибор», что значит: побеждающий весь мир, велящий всем.

      А я никогда не желал никому велеть, никого покорять, или подчинять, или побеждать, или торжествовать, или владеть.

      Я хотел, чтоб вокруг было больше любящих меня и мне благоволящих.

      Первое имя дают мать с отцом, а второе – я сам себе дал, в день двенадцатилетия, по древнему обычаю, на требище, в огне костра, в кругу морщинистых волхвов.

      Я не знаю, как у вас, нынешних, – а у нас, сто лет назад, второе, заветное имя означало понимание своего места в бренном мире, и своих главных, истинных желаний.

      Человек рождается многажды.

      Сначала – в первый, изначальный раз, выпрастываясь из родовых путей своей матери, а потом, спустя десять или двенадцать лет – ещё раз, и ещё, и ещё: многократно, понемногу, кон за коном осознавая сначала людей вокруг, потом мир вокруг, потом себя в мире, потом людей в мире; и крепчайшие из нас, дожив до двухсот годов, умирают, хохоча от запредельного веселия, ибо смерть – это тоже рождение, только вывернутое наизнанку.

      Моим главным желанием было – основать новый род, окружить себя потомством, внуками и правнуками, многочисленными отпрысками.

      Я никогда не видел своих дедов, а отца – с трудом помню.

      Деды мои сгинули, отец погиб – в моём народе смерть обычна, как снег или дождь.

      И потому я всегда мечтал, чтоб вокруг меня ходили, бегали и ползали младенцы моего корня, семя от моего семени.

      Льняные, лёгкие, свежие, спокойные. Родные.

      Без страха – но и без чёрной звериной дури.

      Без глупости – но и без ядовитой тайной мысли.

      Теперь мне сто девятнадцать лет. У меня получилось. Моё имя многократно умножено.

      Моя кровь течёт по моей земле, обращаясь в благодать.

      Моё семя сбраживается в мою веру.

      Мои жилы намотаны на мировую ось – слышите, как звенят, изнемогая?

      Моё счастье укупорено в мой язык, в мои песни: пойте их.

      Запомните меня старым, кривым, беззубым – и весёлым.

      Смейтесь