Ты обязательно простишь. Марина Стекольникова

увидев столпотворение у плиты, предпочёл дожидаться своей порции у телевизора. Марти, в отличие от него, даже носа не показал, зная, что ему-то уж точно в кухне делать нечего.

      Пока молодёжь сновала туда-сюда, Клавдия Васильевна сидела за столом в комнате старших Карху. Напротив неё сидела Яна Ивановна, а Олис Тойвович курил, стоя у открытой форточки. Он отрешённо глядел на противоположные окна, в одном из которых виднелись силуэты пожилой женщины и небольшой кошки. В центре стола лежал местами изломанный, порыжевший лист плотной бумаги, который несколько минут назад выпал из печного бордюра.

      – И как она не сгорела за столько лет?! – воскликнула после долгого молчания Яна Ивановна.

      – Да! Лучше б сгорела совсем! – с непонятной досадой ответила соседка. – Я думала всё! Больше никогда об этом и не вспомню! А тут на тебе! И что нам с ней делать?

      Олис Тойвович не обернулся, только плечами пожал, продолжая разглядывать женщину в окне напротив. Молчала и Яна Ивановна. Через некоторое время она усмехнулась и предложила:

      – Взять всем отпуск и поехать.

      – С ума сошла? – задумчиво спросил Олис Тойвович. Вопрос не требовал ответа, поэтому женщины промолчали.

      – Никуда ехать не надо. Ничего мы не найдём. А если и найдём, ничего хорошего из этого не выйдет. Одна беда выйдет. Пете судьбу эта дрянь поломала, и не только Пете… Уничтожить следует, вот что. Не дай бог дети найдут. Они точно полезут, куда не надо.

      – Ты права, Клава, права. Только до сих пор ни у кого рука не поднялась её уничтожить. И у нас не поднимется. Перепрятать надо, – Яна Ивановна говорила не очень уверенно. Сомнения одолевали всех троих. – Олис! Что ты там разглядываешь? Отвлекись. Надо же что-то решать!

      – Спрячем, – не отвечая на вопрос жены произнёс Олис Тойвович. – Но сделаю это я. Один. Меня тогда с вами не было. Никто не должен ничего знать. Чтоб соблазна не было. Точка, – произнеся «точка», он обернулся и снова взглянул куда-то за окно. Вид у него был такой, точно он мысленно с кем-то советовался, вероятно, с самим собой.

      – Что же. Наверное, так будет правильно. Если суждено кому-нибудь ещё в эту историю попасть, то наверняка попадёт. Но от нас это уже зависеть не будет.

      – Послушайте, друзья мои, – Клавдию Васильевну не покидало неясное беспокойство. – Это только часть целого. У кого другие? А ещё ведь были какие-то предметы… Где они? У кого? А вы уверены, что кроме нас свидетелей не осталось? Яна, сколько вас там было?

      – Кажется пятеро… не считая меня… Но точно знаю, что, кроме Пети, ещё двое войну не пережили. Остались я и Катерина. Где она, что с ней – не знаю. А это, – она указала на кусок бумаги, – разрезали и разделили, кажется, на четыре части. Я не брала. Ничего не брала. Я тогда с ними вообще случайно оказалась.

      – Уверена? А с вами ещё какой-то мальчик был?

      – Нет. Вряд ли. Он был местный. Не думаю, что он… Нет… Это было бы слишком фантастично. Скорее всего, он там и остался. Что его могло привести в Ленинград?