Второе воскресение. Владимир Фёдорович Власов

в ужасе отпрянула от окна, и опять все стало тихо.

      Котя от досады собрался было выбить окно, как дверь открылась, и на пороге появился старшина Потапов, дежурный милиционер по вокзалу.

      – Ну входите, входите, молодой человек, – гостеприимно распахнул он двери. – Милости просим. Озябли-с?

      Котя не ожидал такого поворота событий и в нерешительности топтался на месте. Ноги примерзали к утоптанному снегу, все тело содрогалось от холода, зубы отбивали чечетку, орган деторождения сморщился и съежился.

      – Прошу, прошу же, – ласково приглашал старшина. – А то вы простудитесь, заболеете и умрете.

      Котю, как магнитом, тянуло в тепло. Он вошел в здание вокзала, посиневший, с трясущейся челюстью.

      – Где же вы потеряли одежду, гражданин хороший? – участливо спросил Потапов. – Может быть, вас раздели? Ах, какие беспардонные грабители, даже трусов вам не оставили.

      Котя силился что-то сказать, показывая на скамейку, где он оставил свою одежду, но челюсти у него словно свело судорогой, и вместо голоса были слышны лишь звуки: цак-цак-цак.

      – Ну, вот что, – сказал Потапов, – пожалуйте в комнату милиции. Мы составим протокол о случившемся.

      Котя в сопровождении милиционера проследовал мимо буфета. Буфетчица забилась в свою каморку и даже не выглянула, до того она была женщиной скромной и стеснительной.

      В знакомой комнате милиции уже сидела уборщица и плакала в носовой платочек. Котиных вещей нигде не было видно.

      – Присаживайтесь, любезный кавалер, – предложил ему стул Потапов рядом со старухой. – И расскажите мне, какой вышел спор промеж вас.

      Котя только сейчас вспомнил о зажатой в кулаке рублевке. Он хотел спрятать ее в карман, но карманов на его голом теле не оказалось. Старуха плакала навзрыд.

      – Вы что же, рехнулись оба? Такой спор затеяли, – строго произнес Потапов, глядя на странную компанию.

      – Вот сейчас я составлю протокол по всей форме и от-правлю вас обоих в КПЗ на пятнадцать суток за хулиганство.

      – Миленький, прости, больше не буду, – завопила старуха. – Черт попутал. На старости лет совсем из ума выжила. А этот окаянный разделся в зале еще до того, как мы поспорили. Сидел в одних трусах, все свои прелести выставил напоказ. Ну и дернул меня леший, старую, сказать ему, что не верю, что он обежит вокруг вокзала голым, в чем мать родила. Сказала-то я в шутку, а он, дурак, побежал.

      – Так-с, значит, говоришь, что сказала в шутку, – протянул Потапов. – И рубль ему дала за это.

      – Попутал черт, грешную. Думала, что не побежит, аи вон те на, что вынудил.

      – Рубль не отдам, – заявил Котя, оправившись немного от озноба. – Он мне достался за тяжелые труды.

      – На кой мне черт этот проклятый рубль, – выла бабка. – Батюшка родненький, не губи меня, грешную. Не позорь перед людьми. Какой срам будет, если узнают, что меня за хулиганство посадили. Уж лучше сесть за кражу. Прости, голубчик, святым Богом тебя молю.

      – Что-то ты поздно о Боге вспомнила, старая карга, – заметил