История в зеленых листьях. Светлана Нина

что он выскочит из ближайшего поворота, обнимет ее и окутает безумной магией своей лупоглазости. В нем столько энергии – прикоснешься, и словно перенимаешь ее, греешься об этот не иссякающий реактор. Именно то, чего так недоставало Мире, ведь последние годы она тщательно ограждала от рассеивания о жадных других свою и без того не впечатляющую энергию. Все больше она сама пиявкой присасывалась к тем, кто чем-то пленял, и наматывала вспышки их сознания на собственное веретено.

      Но он не вышел. Он наверняка спал своим проклятым бесчувственным сном, не различая шуршаний вокруг. Мирослава в бешенстве захлопнула входную дверь.

      – А, ты уже пришла, – раздался из жерла дома искомый голос.

      – Как видишь, – сквозь зубы процедила Мира, сверкая мерзлым взглядом, который направлялся куда угодно, но не появившегося в дверном проеме Тима.

      – Что такое? – настороженно спросил он.

      – Что такое? – издевательски переспросила Мира.

      Повисла тишина. Невинный вид Тимофея окончательно доконал ее.

      – Что такое?! Я перлась сюда по темным улицам! А ты восседал тут и даже не подумал меня встретить!

      – Ты не просила…

      – Это просто какой-то кошмар! – закричала Мирослава на весь мир, создавший какие-то правила, на Тимофея, который не желал их нарушать, на собственное тотальное бессилие получить желаемое.

      Она бросилась на лестницу. Тимофей побежал за ней.

      – Да что с тобой такое? – в свою очередь заорал он.

      – Не твое дело! Оставь меня в покое! – Мира закашлялась задушенной речью.

      – Что – то случилось с девочками?

      Он держал ее за плечи, а она невидящим взором смотрела в половицы.

      – Нет.

      Тимофей обнял ее. Мира зло вырвалась.

      – Поздно! Раньше надо было думать!

      – О чем?!

      Мира вырвалась и со всей силы влепила ему пощечину. Он скрутил ей руки.

      – Ненормальная! Успокойся!

      Как Мира ни пыталась, унижение и боль проступили наружу через глаза. Она начала безудержно рыдать. Сначала бесшумно, затем с уморительными всхлипываниями.

      Тимофей, увидев это, выпустил ее запястья и беспомощно начал причитать:

      – Ну же, перестань. Пожалуйста, не надо. Милая.

      Эти слова только спровоцировали новый поток запертой любви в поисках отмершего утраченного.

      Серебром обдающий лунный свет, мысом продолжающийся в никуда, отблескивал в кухонное окно. Вверху от него жалобно таял подсвеченный самолет.

      Тимофей начал гладить ее по голове, по щекам, прижимать к себе. Через тонкую ткань ее лилового платья проступало тепло живого. Живого, которое он не должен был делать частью своего, хотя Мира удивительно совпала с его стремлениями и чудаковатым юмором, обидным для неуверенных людей, готовых оскорбляться на весь мир за собственную несостоятельность. Мира мягко и бурно реагировала на красоту и чуткость, исходящую от него, считая, что одухотворенный человек не может не быть прекрасным. А он и правда вынудил ее