Повесть об Анне. Владимир Олегович Яцышин

будет, но и мы вас не оставим! О жене подумайте. Уверена, что и Юрий Александрович, и все неврологи что-то сделают.

      – Ты так думаешь?

      – Я думаю, что в таком режиме и с ума сойти недалеко, – Света указала рукой на двери кабинета. – А там глядишь, вы станете соседом нашей Анечки! Вам нужно думать и о Косте, и о Маше. И о себе. Отправляйте жену отдыхать и отсыпаться. Маше, я уверена, это нужно! А сами – с Костей в больницу и пусть лучшие неврологи думают да гадают, как все это исправить.

      – Через четыре дня конференция… – пробормотал Станислав, в уме подсчитывая дни календаря. – Значит, со среды я может так и сделаю.

      – Вот и правильно!

      Он замолчал, улыбнулся от надежды, которая внезапно согрела привычное отчаяние. Света заметила этот живой блеск в его глазах и кивнула ему, сделав глубокий вдох и выдох. На его лице отражалась и уходящая тревога, и безмерная благодарность к самой лучшей его медсестре.

      – Итак, – произнес он, стараясь строгостью тона развеять образовавшиеся сантименты. – Так что там наша Анечка?..

      – Сегодня у нее была чистая расческа…

      – Значит?..

      – Думаю да. Обычно она всегда после того, как вырывает себе волосы, складывает их или возле своих картин, или наматывает на ручку двери… В крайнем случае она их оставляет в расческе… Но сегодня, расческа чистая…

      – То есть ест?..

      – Выходит, что да. Как правило, если волос нет нигде, значит она их съедает. Я сегодня посмотрела на нее, когда нашла расческу. Она поняла, что я все поняла.

      – Ладно, – сложив руки перед собой, произнес Станислав Сергеевич. – Чисто предположу… А может быть такое, что она все-таки их вовсе уже и не вырывает?

      – Если бы каждые три месяца не приходилось промывать ей желудок, то я могла такое предположить.

      – Хоть один препарат ей помогает?!

      – Вроде бы да! – не без эмоций воскликнула Светлана, поскольку этот вопрос ее тоже волновал. – Цикличность приступов изменилась после добавления топрала, но, – разводя руками, добавила она, – изменились и сами приступы. И тут уже топрал не при чем. У нее замечалось уже все, что только можно. Если эти ее «фокусы» считать симптомом приближающегося приступа, как фрагмент симптоматики, то… Черт возьми, в истории болезни такое же не напишешь!

      – Да пиши уже что угодно! – махнул рукой главный врач. – Лишь бы работало!

      – В истории болезни не принято писать, что пациент начинает предсказывать будущее и говорить о людях то, чего он физически никак не может знать.

      – Но ведь она это выделывает за пару дней до приступа.

      – Да.

      – Значит, есть тенденция.

      – Верно.

      – Значит, пишите. Еще немного и уже сам Охрименко поверит, что не с этой планеты, эта наша Анечка.

      – Я думаю, он давно уже понял, – усмехнулась Света. – просто боится.

      – Охрименко? Хе-хе, боится? Чего?

      – Как минимум того, что образ его, этакого психиатра–механициста, не верящего ни во что, кроме того,