Струны пространства. Алгебра Слова

день сделать самые крепкие парни. А уставал я меньше.

      Осенью дали общежитие от института, в который я поступил.

      Я застелил узкую койку, расставил бабушкины книги на полку над кроватью. На письменный стол поставил новенькую настольную лампу, которую купил сразу по заселению.

      Первый раз за три с половиной месяца я лег на кровать и с непривычки долго не мог уснуть, пока, измучившись, не скатился с подушкой на пол.

Даня

      – Пияники! – прыгал Данька, когда я вошел в комнату.

      – Это не сейчас, – протягивая ему один, сказал я и достал вазочку со шкафа. Высыпал пакет в нее и поставил на стол. – Буду заниматься, а ты будешь их грызть, когда захочется. Это только для занятий.

      Данька кивнул, уплетая угощение. Доев, вытер рот ладошкой и ее же тщательно облизал. Посмотрел с вожделением на вазочку, но больше не взял.

      – Шумели? – кивнул я на дверь.

      Данька торопливо закивал.

      – Кичали и стучали.

      – Ты не боялся? – спросил я так, чтобы стало ясно, что пьяные люди за стеной – сущий пустяк для пятилетнего малыша, который шесть часов просидел у облупившегося подоконника на жестком стуле в ожидании меня.

      – Не-ее, – выпятил он нижнюю губу. – И не думал. Я занят очень был.

      – Чем? – переодевая штаны, засмеялся я.

      – Листочки считал! – Данька подбежал с листком бумаги ко мне. Неровные ряды палочек украшали полстраницы. – В каждой палочке пинадцать листочков желтых упало. А касные с куста я не считал, потому что ветей мешал.

      – Ты какое дерево обсчитывал? – я сел на бабушкину кровать, которая теперь стала Данькиной.

      – Беезу, – ответил Данька и подошел ко мне.

      Взглянул мне в глаза, и обхватил меня за шею руками изо всех сил. Так и стоял. Я гладил его по спине, чувствуя весь его вечный страх перед родителями, томительные часы ожидания, невыносимое одиночество в четырех стенах и безмолвное гигантское терпение к не очень счастливой жизни. Мне надо было обратить все в шутку, растормошить Даньку, пощекотать, засмеяться – все, что угодно, лишь бы стряхнуть с него запредельные и для взрослого эмоции. Так я обычно делал, и Данька легко переключался, или делал вид, что переключается. Но сейчас я не смог произнести ни звука, не смог сделать ни движения. Я сам был в Данькином состоянии, и нам обоим нужно было немного времени, чтобы привести души в порядок. В мужской порядок строгой дисциплины и контроля над чувствами, которые могут выжечь все до тла. Лица Даньки я не видел, но знал, что он часто-часто моргает. Слез у него не было ни разу с тех пор, как он гордо поднялся с колен, перехватывая пальчиками ножку железной бабушкиной кровати.

      Я гладил и гладил его по спине, смотря в окно. Накрапывал небольшой дождь, заставляя раздеваться березу дальше, а маленький Данька давно уже стал мне примером исключительной мужественности.

      – Погулять нам не удастся сегодня, – справившись с собой, я отстранил его от себя. Подтянул