140 бесед с Молотовым. Второй после Сталина. Феликс Иванович Чуев

вы берете из книги Верта – это выдумка. Он же не присутствовал, откуда он мог знать? Это чистая выдумка. Конечно, я такой глупости не мог сказать. Нелепо. Абсурд. От кого он мог это получить? Были два немца и мой переводчик… У Чаковского тоже много надуманной психологии, когда он описывает этот эпизод. Но Шуленбурга принимал все-таки я, а не Чаковский…

      – Известно, что граф Шуленбург был против войны с Советским Союзом. В связи с этим он даже перед войной направил меморандум Гитлеру. Помимо официальных, дипломатических слов что-нибудь личное он говорил?

      – Тогда было не до личных разговоров. Шуленбург держался спокойно. Он, конечно, не мог ничего. Впоследствии он был расстрелян.

      – Плохо сообщал Гитлеру о России?

      – Ну это, вероятно, само собой. Но – участвовал в заговоре против Гитлера. А вот его переводчик, советник германского посольства Хильгер, когда вручали ноту, прослезился.

      – Шуленбург тогда старый уже был?

      – Что значит старый? Мо-моложе мо-моего теперешнего возраста, а я еще и сейчас в старики не гожусь.

      06.12.1969, 31.07.1972, 15.08.1972, 21.05.1974

      Растерялся ли Сталин?

      – Жуков снимает с себя ответственность за начало войны, но это наивно. И не только снимает с себя, он путается. Двадцать первого июня представил директиву, что надо привести войска в боевую готовность. У него двусмысленность: то ли правильно, он считает, Сталин поправил, то ли неправильно, – он не говорит. А, конечно, Сталин поправил правильно. И вот в одних округах сумели принять меры, а в Белорусском не сумели…

      08.03.1974

      Когда началась война, рассказывает Молотов, он со Сталиным ездил в наркомат обороны. С ними был Маленков и еще кто-то. Сталин довольно грубо разговаривал с Тимошенко и Жуковым.

      – Он редко выходил из себя, – говорит Молотов.

      Далее он рассказал, как вместе со Сталиным писали обращение к народу, с которым Молотов выступил 22 июня в двенадцать часов дня с Центрального телеграфа.

      – Почему я, а не Сталин? Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход. Он, как автомат, сразу не мог на все ответить, это невозможно. Человек ведь. Но не только человек – это не совсем точно. Он и человек, и политик. Как политик он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень четкая, а сразу сориентироваться, дать четкий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождет несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах.

      – Ваши слова: «Наше дело правое. Враг будет разбит, победа будет за нами» – стали одним из главных лозунгов войны.

      – Это официальная речь. Составлял ее я, редактировали, участвовали все члены политбюро. Поэтому я не могу сказать, что это только мои слова. Там были и поправки, и добавки, само собой.

      – Сталин участвовал?

      – Конечно, еще бы! Такую речь просто не могли пропустить без него, чтоб утвердить, а когда утверждают,