Время дождей. Майя Максимова

как же Париж?

      У меня вянут уши.

      – Мама, не зли…

      – Дорогая, ну что ты? Я просто волнуюсь. Тут сообщили, что много погибших…

      – Пожалуйста, не надо. Я это видела.

      – Доча…

      Приплыли.

      – Хватит!

      Она подчиняется:

      – Ладно.

      И все. Мы прощаемся. Я кладу трубку и как привидение сползаю с кровати. Ищу свои вещи…

      Постойте. Минутку. А где же мой муж?

      Мужа нет. Да и, кстати, его здесь и не было. Рядом со мной постель непримятая.

      – Господи…

      Мне становится жутко.

      Черт! Что такое?

      Где я? В реальности? Или во сне?

      Скорее в реальности. Там, в сновидениях, сознанию проще. Ты словно в кино. А тут все иначе…

      Мои подозрения растут как грибы.

      Занавеска. Окно.

      Я наклоняюсь, чтобы прижаться лицом к стеклу, и с равнодушием взираю на вымерший город. Это Антверпен. Я была здесь лет десять назад и даже сейчас помню те ощущения юности.

      Но радости нет. Лишь тоска и тревога. Марк меня бросил. Без слез, без прощаний…

      Могло быть иначе? Не знаю.

      Дороги слегка разошлись. Так бывает.

      В печали я одеваюсь, беру косметичку и будто на казнь выхожу в коридор. Там тишина…

      Для меня непривычно утро без общества.

      Я словно вор крадусь вдоль стены в направлении лифта. Неловко жму кнопку дрожащей рукой. И в этот момент появляется… Ирма. Как привидение.

      – Марина, постой.

      Я подчиняюсь. Поворачиваюсь к ней лицом и с запозданием изображаю на лице улыбку. Но это не нужно. Она смотрит мне прямо в глаза и сообщает:

      – Я видела утром Марка.

      – И как он?

      – Уехал.

      – Забавно. Я знаю…

      – Оставил записку?

      – Возможно. А что?

      – Так. Ничего, – она томно вздыхает, – ты сердишься?

      – Я? Извини… На кого?

      Ирма задумывается. На ничтожную долю секунды я даже осмеливаюсь усомниться в ее порядочности. А вдруг все не так, как могло бы показаться сначала, и эта девочка тоже участвует в драме?

      Нет. Невозможно.

      – Ты знаешь, Марина… Мне очень жаль, что виной всему Поль. Он замечательный. Умный. Красивый. Но… невезучий. С рождения…

      – Ой…

      Я вдруг понимаю, что в действительности связывает эту пару. И шутка с племянницей больше не выглядит глупостью. Она близка к правде. Вот только по ряду причин принять ее сходу не представлялось разумным.

      Но все изменилось. Теперь очевидно – у Ирмы и Поля обычная дружба. Я в это верю. И все же мне стыдно, что были сомнения…

      Ладно. Не нужно терзать свою душу вчерашней ошибкой. Есть масса других нерешенных вопросов…

      – Марина, ты едешь?

      – Конечно.

      Улыбка выходит никчемная.

      Что ж, несерьезно во что-то играть, когда ты не на сцене, а сердце и чувства изодраны в клочья.

      Лифт падает вниз.

      Полусвет. Полутени.

      И страх. Первозданный. Такой, как и ночью.

      А Ирма спокойна. Ей как будто уже все равно, что вместо Парижа она очутилась в Антверпене. И я ей завидую. Впрочем, лет десять назад