Пост сдал!. Сергей Логвинов

части, и на фашистской дискотеке потанцевали под трогательные марши, и «Рижского бальзама» хлебнули. После чего нас отпустили в отпуск. Я прилетел из Риги в Ленинград. Оставалось преодолеть расстояние Ленинград – Архангельск.

      Это сейчас летают полупустые самолёты и ездят полупустые купе, а тогда кассы были заколочены крест-накрест досками, а при входе в здание любого аэропорта висела мраморная табличка «Билетов нет». Их не было в принципе, но люди летали. Как? Не знаю, но внутреннее пространство аэропорта Пулково представляло собой колышущееся поле голов. Сразу от входа и колыхалось.

      Комендант аэропорта горестно глянул мои проездные документы и огласил вердикт: «К ноябрю улетишь. Наверное. Или нет. Наверное, нет». А у меня август. И в календаре, и в душе. Зачем мне ноябрь? Простоял весь день в этой людской бане, бросаясь к выходящим и входящим: «Нет лишнего билетика?»

      День на второй я уже был готов лететь в любой город страны, только поскорее из этого аэропорта. Люди там уже все знали друг друга, здоровались, оставляли детей и вещи под присмотр, штурмовали кассы, перебегая от одной таблички «Закрыта на обед» до другой «Ушла на базу».

      Вообще, всё население коммуны «Пулково» было одной очередью. Узнать последнего в ней не представлялось возможным: места в очереди передавались по наследству. Здесь росли, знакомились, выходили замуж, растили детей и иногда улетали. Улетавшие были осенены нимбом мучеников и счастливцев, как в фильме «Остров везения» с Шарлиз Терон, вышедшем много лет спустя, в котором жители-клоны в белых одеждах отправлялись на органы настоящим владельцам тел. Мне было уже всё равно, что там дальше, но жить стоя третьи сутки было просто невыносимо. Спать тоже приходилось стоя, опираясь на локти таких же спящих недопассажиров.

      Под вечер третьих суток я решил остаться жить в Питере. Ничего другого в мою голову не приходило. Я сел в автобус и вышел где попало.

      Автобус довёз меня до буквы «М». «Во! Надо хоть питерское метро глянуть, вдруг там так же красиво и помпезно, как в московском?» Ожидания меня обманули. Если определить питерское метро одним словом, то вот оно: «Крематорий». Печальные фигуры людей, тихо передвигающиеся мимо закрытых створками провалов. Тишина. Скорбь. И вдруг по одну сторону разверзается Печаль и оттуда вываливаются… нет, не гробы, как ожидалось, а такие же тёмные сущности людей, за которыми следом вваливаются те, кто только что стоял со мной рядом. Интересно, газ в вагонах включают на каком расстоянии от станции? Чтобы те, кто остался на платформе, ничего не заподозрили и безысходно ввалились во вновь подошедший поезд бессмертия?

      Проехал несколько станций, вышел наугад. На этой платформе оказались мраморные скамейки. Пустые! После пулковского Ада увидеть пустую скамейку – это такое же чудо, как если рыбак, проживший на оторванной льдине и сожравший ремень, обувь и товарища, вдруг выловил авоську с деликатесами из «Елисеевского». Я шагнул и упал на деревянную столешницу скамьи. Сразу захотелось лечь и выспаться за все три дня противостояния, но не позволяла гордость защитника