Исцелённое сердце. Властелина Богатова

всю серьёзность поведанного, готовый заручиться за каждое произнесённое им слово. Он не шутил.

      – Думай, что хочешь, но это правда.

      – И что же, в медведя можешь перекидываться? – хмыкнул Марибор невольно, хотя по спине холодок прокатился.

      – Нет, не могу, только те, кто чистой крови, могут, остальные же, чьи крови мешаны, имеет сноровку дюжую, выносливее остальных, терпеливее.

      Марибор глянул на него заново. И верно, даже воевода Вятшеслав, что возглавлял дружину Волдара, пал в стычке со степняками, а Заруба остался жив.

      – А шрам откуда?

      – Однажды в лесу мне пришлось столкнуться с бером, с истинным хозяином леса. Испокон веков у них заведено убивать слабых, чтобы их род состоял из сильнейших. Я защищался, чудом уцелел.

      Повисло глубокое молчание. Марибор допил остатки взвара, отставил плошку. Что ж, правда о Зарубе пробрала.

      – Я чту память Горислава, – вдруг снова заговорил тысяцкий.

      – И, зная, что я причастен к смерти князя, ты всё равно решил остаться со мной.

      – Он был знатным предводителем, столько походов вместе, – задумчиво произнёс Заруба. – Пусть покоится мирно его душа в Ирии. Я слышал много разговоров о ссорах. И не стану говорить, что ты прав, поступив так с братом, пусть тот и искупил вину своей жёнушки. Уж мне-то ли не знать цену жизни? Мне жаль его – он не осознал своей ошибки, и ты не дал ему возможности принять тебя как брата, хотя в последнее время, верно, предчувствуя погибель, он был на пути к тому.

      Слова тысяцкого покоробили, сжав грудь в тиски.

      – Зачем? Зачем, Заруба, ты говоришь мне об этом сейчас?

      – Хочу знать, сожалеешь ли ты?

      Воин пристально смотрел, не давая возможности уйти от ответа, и Марибор ощущал себя беспомощным и уязвимым, будто он снова оказался на сходе, и на него смотрит множество осуждающих взглядов. И как бы он ни желал отгородиться, да только хуже делал. Может быть, всему виной гордыня. Творимир часто упрекал его в этом.

      – Иногда, – ответил Марибор. – Но, ещё ни разу я не простил его, сколько бы ни пытался.

      – Верю, – ответил тысяцкий. – Я пошёл за тобой потому что ты сильнее Горислава и уж не вровень Данияру, я уважаю их, но сын князя слишком мягок, слишком шаток его дух, ему ещё крепнуть и крепнуть, если б не Радмила, её настойчивость, лежать бы ему вместе с Гориславом в сырой земле. Настоящие воины рождаются нынче мало…

      Внутри Марибора стало мутно, размышляя над сказанным Зарубой. Сидели какое-то время в молчании, каждый думая о своём, и только кто-то из мужей начал всхрапывать во сне, разбавляя лесную тишь.

      – Как думаешь, ждут ли нас в остроге? – вдруг спросил Заруба, выныривая из смутных дум.

      – Будем надеяться, – поднял княжич глаза на тысяцкого. – Другого выхода у нас нет. Поживём – увидим, но будьте готовы ко всему.

      Заруба качнул головой, снова уставился в колышущийся огонь.

      Спать окончательно перехотелось и оставаться на месте – тоже.

      – Вот что, – поднялся Марибор со своего места, поднимая с земли оставленный у поваленного дерева