Книга Жизни. Дебора Харкнесс

твои отношения с Дианой сразу же, как ты почувствовал связующие узы! – отчеканил Фернандо.

      Будь Мэтью его сыном, Фернандо посадил бы свое чадо под крепкий замок, но не допустил бы сближения с ведьмой.

      – Изабо это делала. – Лицо Мэтью приобрело еще более несчастное выражение. – Наши узы по-настоящему закрепились, лишь когда в тысяча пятьсот девяностом году мы приехали в Сет-Тур. Филипп дал нам свое благословение.

      Рот Фернандо наполнился горечью.

      – Самоуверенность твоего отца не знала границ. Не удивлюсь, если он намеревался все исправить, когда ты вернешься в свое время.

      – Филипп знал, что его в том времени уже не будет, – тихо сказал Мэтью, и Фернандо вытаращил глаза. – Я не говорил ему о его смерти. Филипп сам догадался.

      Фернандо заковыристо выругался, рассчитывая, что бог Мэтью простит такое богохульство, поскольку ругательство было очень даже к месту.

      – А твое закрепление парных уз произошло до того, как Филипп произнес клятву и пометил Диану своей кровью, или уже после?

      Даже путешествие во времени не заглушило отзвуков клятвы Филиппа. По мнению Галлогласа и Верены, слова клятвы просто гремели. К счастью, Фернандо не принадлежал к династии де Клермонов и «песню крови» воспринимал лишь как постоянный шумовой фон.

      – После, – сказал Мэтью.

      – Понятно. Клятва на крови, произнесенная Филиппом, гарантировала Диане безопасность. «Noli me tangere»[5]. – Фернандо покачал головой. – В таком случае Галлоглас понапрасну тратил время, пристально следя за Дианой.

      – «Не прикасайся ко мне, ибо я принадлежу Цезарю»[6], – тихо произнес Мэтью. – Так оно и было. Ни один вампир не смел покуситься на Диану… кроме Луизы.

      – В таком случае Луиза оказалась на редкость безумной. Но это ей даром не прошло, – заметил Фернандо. – Теперь понятно, почему в тысяча пятьсот девяносто первом году Филипп так спешно отправил ее на другой конец тогдашнего обитаемого мира.

      Его решение многим казалось внезапным и неоправданным. Более того, Филипп и пальцем не пошевелил, чтобы затем отомстить за гибель дочери. Все эти сведения Фернандо отправил в хранилище своей памяти, чтобы поразмыслить на досуге.

      Дверь часовни распахнулась настежь. Дерзкой серой молнией внутрь влетела Сарина кошка Табита. За ней вошел Галлоглас. В одной руке он держал пачку сигарет, в другой – серебряную фляжку. Табита тут же принялась тереться о ноги Мэтью, выпрашивая внимание.

      – Сарина киска – почти такая же бедокурая, как тетушкина дракониха. – Галлоглас бросил Мэтью фляжку. – Промочи горло. Конечно, это не кровь, но и не бабулино французское пойло. То, что она предлагает, сойдет за дорогой одеколон, а на другие нужды совершенно не годится.

      Мэтью покачал головой. С него довольно вина Болдуина, которое теперь кисло у него в животе.

      – И ты еще называешь себя вампиром, – упрекнул Галлогласа Фернандо. – Какой-то um pequeno dragão[7] нарушил твое спокойствие,

5

Не трогай меня (лат.).

6

Точных данных о происхождении этого выражения нет. По утверждению римского писателя Солина, через триста лет после убийства Юлия Цезаря были найдены белые олени, имевшие ошейники с такой надписью.

7

Дракончик (португ.).