Мертвым не больно. Василь Быков

очень приятно. Но что поделаешь с больным – и отогнать не отгонишь, и убежать некуда. Придется, видно, потерпеть так до ночи.

      – Иван, – сказала девушка, делая ударение на «и». – Ты не имель зло Джулия?

      – А чего мне злиться?

      – Ты нон бёзе?

      – Можешь не бояться.

      – Нон бояться, да? – улыбнулась она.

      – Да.

      Однако улыбка скоро сбежала с ее усталого лица, которое стало сосредоточенным, видимо отразив невеселый ход ее мыслей.

      – Джулия руссо нон бояться. Джулия снег бояться.

      Иван, идя впереди, вздохнул: в самом деле, снег и такой скудный запас хлеба все больше начинали беспокоить его. Он подумал уже, что надо было у лесника прихватить еще что-нибудь и обязательно обувь – ведь с голыми ногами было более чем глупо лезть в такой снег. Хотя, как всегда, хорошие мысли появлялись слишком поздно. Вначале они, конечно, не думали, что доберутся до снежных вершин, тогда счастьем казалось ускользнуть от облавы. И так спасибо австрийцу – если бы не он, хлеба у них не было бы. Иван быстро шел по тропке, сбоку по косогору волочились, мелькали две длинные, до самого низа, тени. Утешать, уговаривать спутницу он не хотел, только сказал:

      – Куртка у тебя есть. Чего бояться? Манто не жди.

      Девушка вздохнула и, помолчав, вспомнила с грустью:

      – Рома Джулия много манто имел. Фир манто – черно, бело…

      Он насторожился и замедлил шаг:

      – Что, четыре манто?

      – Я. Фир манто. Четыре, – уточнила она по-русски.

      – Ты что, богатая?

      Она засмеялась:

      – О, нон богата. Бедна. Политише гефтлинг.

      – Ну не ты – отец. Отец твой кто?

      – Отэц?

      – Ну да, фатер. Кто он?

      – А, иль падре! – поняла она. – Иль падре – коммерсанте. Директоре фирма.

      Он тихо присвистнул – ну и ну! «Не хватало еще, чтобы этот фатер оказался фашистом, вот была бы прогулочка по Альпам!» – подумал он и резко обернулся:

      – Фатер фашист?

      – Си, фашисто, – просто ответила Джулия, живо взглянув в его посуровевшие глаза. – Командир милито.

      Еще лучше! Черт знает что делается на свете! Как говорил Жук – бросишь палку в собаку, попадешь в фашиста.

      Он сошел на край тропинки, дал девушке поравняться с собой и впервые с пробудившимся интересом оглядел ее стройную, складную, хотя и неказисто одетую фигурку. Но, странное дело, эта полосатая, с чужого плеча одежда всей своей нелепостью не могла обезобразить ее врожденного девичьего обаяния, которое проглядывало во всем: и в гибкости и точности движений, и в ласковой приятности лица, и в манере улыбаться – заразительно и радостно. Она покорно и преданно посматривала на него, руки держала сцепленными в рукавах тужурки и привычно постукивала по тропке своими неуклюжими клумпесами.

      – А ты что ж… Тоже, может, фашистка? – с внутренней настороженностью спросил Иван.

      Девушка, наверно, почувствовала плохо скрытое подозрение и кольнула его глазами.

      – Джулия