Взгляд сквозь пальцы. Елена Арифуллина

Кать?

      – Мам, я тебе говорю, а ты не слушаешь!

      – Извини, устала я сегодня, прием был тяжелый.

      – Что, опять первичные?

      Врачебный ребенок, м-да…

      – Нет, просто народу много было. Да и твоя Нина Федоровна добавила… Ты почему опять с Аликом подралась?

      – А он сам первый лезет! За волосы дергает, а Анфису за хвост!

      Что тут можно сказать? Что именно так выражают в детском саду влюбленность и восхищение? И ревность – к Анфисе. Так я и сама готова вышвырнуть это оранжевое чудовище с балкона – и тоже из ревности.

      – А договориться по-человечески нельзя?

      – Да он тупой, слов не понимает! Когда я говорю, только таращится на меня и улыбается, как дурачок! Я ему сказала, что у меня мама психиатр, пусть его тебе покажут, чтобы ты его вылечила от тупости и чтобы он не дрался!

      Час от часу не легче. Еще с возмущенными родителями разбираться. Как ей объяснить, что от любви действительно глупеют, а в детском саду в особенности.

      – Кать, у нас диагнозами не бросаются. Ты лучше поговори с ним, а потом расскажешь, что обсуждали и как, мне тогда легче с ним работать будет. Только не дерись, а разговаривай спокойно и внимательно и все запоминай. Хорошо?

      – Ага! А что вечером будем есть?

      – Что приготовим, то и будем. Ты что хочешь?

      – Картошку жареную!

      – Ну тогда пойдем купим картошку. Вы с Дашкой почистите, я порежу и поджарю. Идет?

      – Идет!

      Девчонки чистили картошку (Катька – с привычно высунутым от старания кончиком языка), я мыла посуду и контролировала процесс, приговаривая: «Тоньше срезайте, тоньше», думая, что в моей речи проступают бабушкины интонации. Подумаешь, всего-то тридцать пять лет прошло с тех пор, как сама вот так же чистила картошку. Только я не высовывала язык, а подпирала им щеку изнутри.

      Родители дома бывали мало. Растила меня бабушка, мать моего отца. Она гуляла со мной во дворе и в парке, учила всему, чему считала нужным, читала мне вслух и отвечала на бесконечные вопросы.

      – Баб, а папа на работе?

      – Ну а где еще, по-твоему?

      – А давай к нему сходим?

      – Не пустят, там стерильно.

      – А как это?

      – Очень чисто, чтобы все хорошо заживало.

      – А мама с ним?

      – Ты же знаешь, она ему инструменты подает.

      – А они сегодня вернутся?

      – Закончат операцию и вернутся – только поздно, если она сложная. Не болтай, чисть картошку давай… Шкурку потоньше срезай, сколько раз тебе говорить?

      На бабушку я взирала с почтительным страхом. Она совершенно не походила на обычную, нормальную бабушку, как на картинках в книжке «Красная Шапочка». И на всех бабушек, которые гуляли с внуками во дворе, – тоже. Она не была полной, уютной, с румяными щеками и доброй улыбкой, с узелком седых волос на затылке, в цветастом халате и тапочках. Все было наоборот. Бабушка Стефа, маленькая, прямая – «как шомпол», говорила она о себе, – с черно-седой гривой жестких волос, подрезанных