Не разлучайте нас. Моника Мерфи

пор, как интервью вышло в эфир, я не ощущаю перемен. Поначалу я, конечно, почувствовала облегчение, словно смыла с себя всю грязь. Но теперь я снова прежняя. Никакой разницы.

      Я не исцелилась.

      – Многих заинтересовала ваша история, – говорит Шейла.

      – Это меня удивило. Количество реальных людей, которые посмотрели интервью и хотели бы узнать больше. – На слове «больше» я делаю ударение, потому что именно это они все время повторяют. Больше подробностей, больше о моем будущем, больше о моем прошлом, больше, больше, больше. Иногда мне кажется, что меня разрывают в двадцати разных направлениях. А сама я не знаю, куда идти.

      – Думаю, нечему удивляться. СМИ питаются такими историями. Взять хотя бы тех бедняжек в Огайо, которых все эти годы держали в рабстве. И Элизабет Смарт. Джойси Дуггард. Мир потрясен их историями. О них говорят до сих пор. Все они написали книжки, дали кучу интервью. Некоторые выступили со сцены, превратив свои трагедии в послания силы и надежды.

      – Я не уверена, что у меня получится так же, – признаюсь я доктору.

      – Но мы ведь можем над этим работать. Не ради известности. Вам надо найти другую цель. Заглянуть вглубь себя и найти внутреннюю силу. А она у вас есть, – уверено говорит доктор Шейла, мол, даже не сомневайтесь.

      – Вы действительно так думаете? – В этот момент я ненавижу свой неуверенный голос.

      – А вы как считаете?

      – Не знаю, – я глубоко вздыхаю, – иногда мне кажется, что соглашаться на интервью было ошибкой.

      – И что конкретно вы ощущаете при этой мысли?

      – Хочу куда-нибудь спрятаться, – отвечаю без колебаний.

      – Ну, судя по всему, вы прекрасно спрятались. – Доктор Хэррис тихонько смеется.

      Ой! Решаю перефразировать.

      – Хочу, чтобы меня не было.

      – Не на самом деле. – Она перестает смеяться.

      Я пожимаю плечами и молчу. Это правда. Если бы меня не было, мне не пришлось бы все это терпеть. Но я сама накликала это на себя, и мне некого винить.

      Не совсем так. Я виню в своих страданиях Аарона Уильяма Монро. Если бы он тогда убил меня, все бы давно закончилось.

      От этой мысли я вздрагиваю, как будто его грубые ледяные пальцы вдруг обхватывают мою шею и выдавливают из меня жизнь.

      – Вы в порядке? – спрашивает доктор, но я молчу. Уверена, что она заметила, как я вздрогнула. Мой терапевт не упускает ничего.

      Несколько минут мы сидим в тишине, нарушаемой лишь тиканьем часов на книжном шкафу. Меня бесит это повторяющееся тик-так, тик-так. Видимо, она специально поставила здесь часы, чтобы сводить пациентов с ума этим тиканьем. Чтобы им ничего не оставалось, кроме как заполнять тишину рассказом о своих несчастиях и тревогах.

      В конце концов я не выдерживаю и, проглотив комок в горле, признаюсь:

      – Иногда я думаю о том, что было бы, если бы он убил меня.

      – Вас бы не было. Тут не о чем думать. Будущего бы не было. Вы бы навсегда остались двенадцатилетней девочкой с безутешной семьей. А он был бы на свободе и убил бы еще многих после вас, – говорит доктор Хэррис прямо, без