У Бога и полынь сладка (сборник). Александр Богатырев

на зазевавшуюся мышь.

      – За что он тебе столько должен? – наконец спросил Федор.

      – Тебе дела нет. Прочитал – гони, – отрезал человек.

      – Ты ж дружок ему. Отвечай отцу!

      – Там все сказано, – «дружок» передернул плечами: то ли боксер перед противником, то ли иззябшийся воробей.

      – Не говоришь – и у меня разговор короток: нет у меня денег. За письмо дам, сколько сказано, а тысячи нет.

      «Дружок» еще больше сощурился и медленно процедил:

      – Там все написано: худо будет Кольке. Он сказал, что ты жмот, и можешь не дать, и что денег у тебя много. Смотри… Лучше дай!

      Федор почувствовал, что задыхается от гнева. Ему хотелось броситься на этого тщедушного человека и задушить его, силы бы хватило. Но вдруг стало страшно за Николая. «Проиграл или ляпнул дружкам про его “тысячи”…».

      – Завтра у меня именины, – пробормотал Федор.

      Язык ворочался с трудом. Во рту было сухо. Он поднялся и набрал воды. Выпил на этот раз всю кружку в несколько глотков и, глядя на перекатывающуюся по дну серповидную длинную каплю, закончил:

      – Мне батюшка даст восемьдесят пять рублей, я тебе их отдам.

      – А остальные? Слышь, отец, не торгуйся, мне ночью на поезд. Тебе полдня сроку, где хочешь ищи. Занимай, отнимай, из чулка доставай – не мое дело. Ночью срок.

      Он бесцеремонно отодвинул старика к печи и прыгнул на кровать, по-кошачьи перевернувшись в воздухе. Сбросив на пол кеды, он поелозил спиной по кровати, посучил по одеялу короткими кривыми ногами и, радостно взвизгнув, потянулся.

      Что-то странное произошло с его лицом. Федор не сразу понял, что это улыбка. Детской радостью сверкнули глаза – на федоровской кровати лежал мальчишка, набегавшийся, уставший от долгих шалостей, наконец получивший возможность отдохнуть от собственной неугомонности. «Вот ведь, и его мать родила. Сопляк, а страху нагоняет». Но в тот же миг мальчишечье лицо сморщилось и помрачнело, словно молоко подернулось складками желтой пенки. Гость хмуро посмотрел на хозяина и, резко вскинув подбородок, заклокотал:

      – Давай, батя, шукай. Не тяни кота… – он выдал долгую матерную тираду, шмыгнул носом и отвернулся к стене.

* * *

      Песок скрипел под ногами Федора, часто стучал по сухому телеграфному столбу дятел, низко пролетел к аэродрому четырехкрылый кукурузник. Медленно плыло над головой большое белое облако, похожее на руину храма с овальным проемом посередине, сквозь который широким раструбом бил солнечный луч. Он ярко высветил золотистые стволы сосен с янтарными подтеками живицы, зеленые могильные холмики и трех мужиков. Двое сидели на могилах, а третий громко балагурил, стоя на длинных хлипких ногах, то склоняясь к приятелям, то выпрямляясь неестественно резко. Руки его ходили ходуном, и был он похож на заводного паяца, пляшущего в огромном прозрачном конусе, заполненном огненным золотым эфиром. «И что мы за народ! На могилах скачем! Ни страху, ни уважения к предкам», – сокрушался Федор.

      На стакане в руке сидевшего на могиле мужика сверкнул солнечный зайчик. Такой