Ренегат. Павел Корнев

предложенного попутчиком бренди.

      Глинтвейн! Как только приедем в Стожьен, непременно пошлю Хорхе за подогретым со специями вином. Корица, мед, изюм, цукаты…

      Какое-то время я пытался задремать, но из-за тряски нисколько в этом не преуспел. Тогда вновь стал перебирать пальцами четки и не закончил еще и первого круга, как дилижанс дернулся и остановился столь резко, что нас едва не сбросило с сидений.

      – Святые небеса! – не удалось сдержать мне раздраженный возглас. – Сейчас-то что?!

      Прежде чем я нашарил засов и распахнул дверцу, сеньор де ла Вега беспечно усмехнулся.

      – Полноте, магистр! – зевнул он, поправляя сбившийся берет. – Увязли в грязи, только и всего. Сейчас наши попутчики вытолкают дилижанс, и поедем дальше.

      И точно – с улицы донеслись взволнованные голоса пассажиров из отделения для черни.

      Я вздохнул и зло пробурчал:

      – И надо было только сворачивать с тракта…

      Выйти и помочь товарищам по несчастью мне и в голову не пришло. Не затем двойной тариф платил, чтобы месить ногами дорожную грязь. Справятся и без нас!

      Не справились. В дверцу постучали, и это поразило даже сильнее неожиданной остановки.

      – Неужто так сильно увязли? – нахмурился я. Сломайся ось или отвались колесо, дилижанс бы перекосило, а тут просто остановились.

      – Ну что ж, магистр, – вздохнул Сильвио, – давайте облегчим работу лошадям…

      Он положил скьявону на сиденье, я тоже вещи брать не стал, толчком распахнул дверцу и выпрыгнул на дорогу. Подошвы проломили корку подмерзшей грязи, под ногами мерзко чавкнула бурая жижа. Я поспешно переступил на чистое место, тряхнул сапогом и лишь после этого посмотрел на сгрудившихся у дилижанса пассажиров, их неестественные позы и перекошенные от страха лица. Сразу подался назад, но наткнулся спиной на южанина и замер с разведенными в стороны руками.

      А кто бы на моем месте не замер? Нацеленный в грудь арбалет не тот аргумент, который проигнорирует разумный человек. Да и не всякий неразумный рискнет дернуться. Жизнь дороже.

      – Грабки к солнцу, оба два! – потребовал худой дядька с волчьим взглядом – тот самый бродяга, которого мы подобрали по дороге.

      Каторжанский жаргон в заблуждение не ввел: обычным ограблением здесь и не пахло. Недаром скалился в бороду дюжий охранник и поигрывал кистенем кучер, а юнец-форейтор хоть и приглядывал за лошадьми, но за пояс у него теперь были заткнуты потертые ножны с пехотным тесаком.

      – Не дурите, сеньоры, и никто не пострадает, – обнажил кучер в насквозь фальшивой улыбке гнилые зубы и резко крикнул: – Оружие не хватай! Не хватай, я сказал!

      Бродяга перевел арбалет на Сильвио, и тот поспешно отвел руку от пояса с дагой. Я воспользовался оказией и отступил к своим товарищам по несчастью.

      Те все как один были людьми дородными, таких болт насквозь не прошьет, в мясе засядет. А пока самострел не разрядят, до леса бежать нельзя: дилижанс будто нарочно остановили