Ренегат. Павел Корнев

больше пленника. Бритву от шеи он при этом не отнял, и острейший клинок вскрыл горло словно бумагу. В лицо остолбеневшему мужику ударила тугая струя крови.

      – Тварь! – взвыл кучер. – Порву!

      Но поздно. Хорхе уже заскочил ко мне, рывком захлопнул дверцу и запер на засов. Я задвинул щеколды ставни и принялся шарить руками в поисках упавшего на пол саквояжа.

      – Разожги светильник! – приказал я слуге, отыскав сумку. – Быстрее! – а сам вытащил и устроил на коленях деревянный футляр.

      Кто-то из лиходеев дернул на себя запертую дверцу; запор выдержал, тогда шибанули обухом топора ставенку окошка. И вновь – безрезультатно. Но это пока. Очень скоро разбойники опомнятся и примутся выковыривать нас из дилижанса, как в голодные годы выковыривают кметы из панцирей улиток и устриц. Время терять нельзя.

      – Хорхе, шевелись!

      Кремень стукнул о кресало раз, другой, и всполохи искр сменились едва уловимым отсветом затеплившегося на фитиле огонька. Светильник разогнал тьму, и я откинул крышку футляра. Внутри на сафьяновой подложке лежали пара колесцовых пистолей, две медные пороховницы – большая и малая, заводной ключ на длинной ручке и мешочек с пулями.

      Кован ухватил скьявону южанина и обнажил широкий клинок, оценивающе взвесил его в руке. Болтали, будто дети ветра рождаются с ножом в руке, а Хорхе был плоть от плоти своего народа, пусть и оставил вольную жизнь перекати-поля, поступив ко мне на службу пять лет назад. Несмотря на преклонные годы, в грязной уличной рубке он мог неприятно удивить любого.

      Послышались крики и ругань, донесся отзвук смачной оплеухи, а потом шум стих и в дверцу постучали.

      – Открывайте! – потребовал кучер. – Монеты заберем, зато живыми останетесь!

      Я уже заряжал пистоль и откликнулся лишь из желания потянуть время:

      – Нам нужны гарантии!

      – В глотку их тебе забью, сволочь! – рявкнули за дверцей, и я узнал голос бородатого охранника.

      Послышалась возня, словно буяна оттаскивали от дилижанса, и вновь заговорил кучер.

      – Будьте благоразумны! – принялся увещевать он нас. – Отдайте оружие и деньги и проваливайте подобру-поздорову. Не заставляйте ломать дверь, не доводите до греха! Лучше лишиться кошелька, чем жизни!

      Пускать в ход топор лиходею не хотелось: и доски добротные, с такими придется повозиться, и порубленная дверца в глаза бросаться будет.

      – Точно отпустите? – уточнил я.

      – Провалиться мне на этом месте!

      – Провалишься… – тихонько выдохнул я, отложил на сиденье заряженный пистоль и попросил: – Нам надо все обдумать!

      И снова взъярился охранник.

      – В запределье думать будешь, гад! – крикнул он, и на этот раз подельники оттаскивать и успокаивать бузотера не стали.

      Тук! Дверца дилижанса дрогнула, встопорщилась щепой.

      Тук! Из досок выглянул краешек топора. Клинок дернулся, пропал и вновь шибанул в дверцу, теперь куда ближе к запору.

      – Быстрее, магистр! –