Не буди дьявола. Джон Вердон

красным “понтиаком-джи-ти-о” 1970 года.

      Редкий, то и дело начинавшийся снег сменился колючей моросью. Как только Гурни ступил на скрипучее крыльцо, сжимая в каждой руке по стакану кофе, дверь распахнулась и на пороге появился Хардвик в футболке и обрезанных тренировочных штанах, со взъерошенными седыми волосами. С тех пор как Гурни ранили, они виделись только однажды, на допросе в полиции штата. Но уже в первой реплике был весь Хардвик:

      – А с какого перепоя ты знаешь крошку Кимми?

      Гурни протянул ему кофе.

      – Нас познакомила ее мать. Тебе такой?

      Хардвик взял стакан, открыл отверстие на крышке и отхлебнул.

      – А мама тоже горячая штучка?

      – Бога ради, Джек…

      – Это значит да или нет? – Хардвик посторонился и дал Гурни войти.

      Входная дверь вела в большую комнату. Гурни ожидал увидеть гостиную, но комната вообще никак не была обставлена. Пара кожаных кресел да стопка книг на голом сосновом полу, казалось, были не отсюда и их скоро должны были вывезти.

      Хардвик посмотрел на Гурни.

      – Мы с Марси расстались, – сказал он, видимо, объясняя, почему в комнате пусто.

      – Жаль это слышать. А кто такая Марси?

      – Хороший вопрос. Я думал, что знаю. Оказалось, нет. – Он сделал большой глоток. – Ни хрена я не разбираюсь в полоумных бабах с большими сиськами. – Еще больший глоток. – Ну и что? Все мы на чем-нибудь обжигались, правда, Дэйви?

      Гурни давно уже понял: самыми невыносимыми своими чертами Хардвик напоминал ему отца. И неважно, что Гурни было сорок восемь, а Хардвику, несмотря на седину и бывалый вид, меньше сорока.

      В речи Хардвика частенько сквозил тот самый цинизм – нота в ноту, – который так хорошо был знаком Гурни и моментально переносил его в квартиру, из высокого окна которой он зачем-то пустил некогда стрелу. В ту квартиру, откуда он сбежал, в первый раз женившись.

      В памяти всплыла картинка. Вот он стоит в гостиной в этой тесной квартирке, отец пустился в пьяные рассуждения: мол, твоя мамаша полоумная, все бабы полоумные, нельзя им доверять. И незачем им ничего говорить. “Мы мужики, Дэйви, мы всегда друг друга поймем. А твоя мать, она малек… малек того, понимаешь? И незачем ей знать, что я сегодня пил, правда? Одна морока. Мы мужики. У нас свой разговор”.

      Дэйву было тогда восемь лет.

      Теперь, в сорок восемь, он усилием воли постарался вернуть себя в гостиную Хардвика, в “здесь и сейчас”.

      – Половину хламья вывезла, – сказал Хардвик. Затем снова отхлебнул кофе, сел в одно из кресел и указал Гурни на второе. – Чем могу помочь?

      Гурни сел.

      – Мать Ким – журналистка, мы уже много лет знакомы по работе. Она попросила меня об услуге: “чуть-чуть присмотреть за Ким” – так она выразилась. Я пытаюсь понять, во что ввязался, думал, может, ты поможешь. Как я уже сказал, Ким внесла тебя в список консультантов.

      Хардвик воззрился на свой стакан, словно на загадочный артефакт.

      – А кто еще в этом списке?

      – Некий Траут из ФБР. И Макс Клинтер – коп, который погнался за убийцей и облажался.

      Хардвик