Невинные. Джеймс Роллинс

еще одна приземлилась на то же соцветие. Оно согнулось под их весом, покачиваясь от ветерка, но пчелы не обращали внимания, усердно трудясь, уверенные, что занимают свое место в Господнем помышлении.

      Первая пчела поднялась с цветка, полетев над кустами лаванды.

      Рун знал, куда она направляется.

      Следуя ее извилистым путем, он добрался до обросшей мхом стены в глубине сада. Пчела скрылась сквозь круглую дыру в одном из золотисто-желтых конических ульев, называемых сапетками, выстроившихся вдоль верхушки стены.

      Рун сработал эту самую сапетку собственными руками в конце прошлого лета. Ему по душе был незатейливый труд сплетения соломы в косицы, скручивания их в спирали, превращающиеся в колоколообразные ульи. В таких простых задачах он находил покой и справлялся с ними на славу.

      Брат Томас заметил то же самое.

      – Твои проворные персты просто-таки созданы для подобной работы.

      Прикрыв глаза, Корца вдохнул щедрый аромат меда. Его окружало звучное жужжание пчел. Его ждала другая работа, но он постоял еще добрую минуту, наслаждаясь миром и покоем.

      Придя в себя, Рун улыбнулся. Он и забыл этот момент. То был срез иной жизни, многовековой старины, еще до того, как он обратился в стригоя, утратив собственную душу.

      Он снова обонял роскошный сладкий запах меда с легким духом лаванды. Помнил тепло солнца на коже, когда солнечный свет еще не приносил боли. Но в основном думал о своей смеющейся сестре.

      Он алкал той простой жизни – и понимал, что она уже никогда не вернется.

      И с этим тягостным осознанием пришло другое.

      Распахнув глаза, Рун ощутил вкус крови на языке и в упор посмотрел на Бернарда.

      – Что вы наделали… это же грех.

      Кардинал похлопал его по руке.

      – Это мой грех, не твой. Я охотно приму сие бремя, дабы ты был одесную от меня в грядущей битве.

      Рун лежал недвижно, постигая слова Бернарда, желая поверить им, но понимая, что так поступать было негоже. Сел, ощутив, что мышцы и жилы вновь окрепли. Большинство ран тоже затянулись. Он медленно набрал в грудь воздуха, чтобы утихомирить разбушевавшийся рассудок.

      Бернард протянул руку, показав знакомый потертый серебряный серп.

      Карамбит Руна.

      – Если ты достаточно оправился, – произнес кардинал, – то можешь присоединиться к нам в предстоящем сражении. Дабы свершить возмездие тем, кто обошелся с тобой столь жестоко. Ты упомянул женщину.

      Рун принял оружие, отводя глаза перед проницательным взглядом кардинала, слишком пристыженный, чтобы произнести сейчас хотя бы ее имя. Пальцем попробовал остроту лезвия.

      Его похитила Элисабета.

      Как же Бернард нашел его снова?

      Тишину разрушил настойчивый звон набата.

      Вопросы могут и подождать.

      Бернард пересек покой в сполохе алой сутаны и снял со стены свой древний меч. Рун встал, удивленный тем, каким легким стал, испив крови, будто запросто мог взлететь. Он покрепче ухватил