создает новое произведение за счет высокой степени включенности в содержание воспринимаемых художественных образов индивидуального, глубоко личностного реципиента, оно диалектично по своей природе. Н. А. Бердяев пишет: «И вот, несмотря на мою немузыкальность, музыка глубоко потрясает мое существо, преодолевает подавленное настроение. При этом я не столько погружаюсь в стихию данной музыки, сколько испытываю творческий подъем моего существа, я как бы перехожу виной мир… Я вижу смысл искусства в том, что оно переводит в иной, преображенный мир. Оно освобождает от гнетущей власти обыденности и тогда, когда художественно изображает обыденность» [8, с. 328–329]. Восприятие художественных образов, в отличие от восприятия других идентификационных объектов, практически всегда имеет стимулирующий характер, так как в силу своей энергетики активизирует рефлексию, отождествление, стремление к пониманию, узнаванию и познаванию. Причиной тому является содержание художественного образа, которое, по мнению Л. С. Выготского, «…является зависимой и переменной величиной, функцией от психики общественного человека и изменяется вместе с последней» [17, с. 39]. Также необходимо отметить и то, что в художественный образ уже включены оценки (эмоциональные, смысловые, нравственные, мировоззренческие) автора (или авторов) произведения. Восприятие художественно одаренных или способных людей, а к таковым относится большинство, так как художественность – это их сущностная, видовая характеристика, в обязательном порядке содержит процесс вживания в образ. Вот как описывает Ф. И. Шаляпин процесс подготовки к исполнению образа Дон Кихота: «Я, например, могу понять, что этот сосредоточенный в себе мечтатель должен быть медлительным в движениях, не быть суетливым. Я понимаю, что глаза у него должны быть не трезвые, не сухие. Я понимаю много различных и важных отдельных черт. Но ведь этого мало – какой он в целом, синтетически? Ясно, что в его внешности должна быть отражена и фантазия, и беспомощность, и замашки вояки, и слабость ребенка, и гордость кастильского рыцаря, и доброта святого. Нужна яркая смесь комического и трогательного» [95, с. 265–266]. Аналогичных примеров множество. А. Демидова считает, что «только тогда можно изобразить поступки людей, когда все психологические предпосылки, вытекающие из того или иного характера, известны тебе из собственных наблюдений и переживаний. Понять человека – значит быть им, носить его в себе. Надо уподобиться тому духовному миру, который хочешь постигнуть… Актер не может иметь стабильный характер, иначе он будет играть только себя. Понять человека – значит быть этим человеком и вместе с тем быть самим собой» [29, с. 245]. В этом мнении есть описание и моментов уподобления как отождествления с вживанием, и моментов интеграции как внедрения в иное психическое пространство с одновременным распространением собственного. Краткий вывод: используя художественный образ как технологию, мы получаем возможность интеграции своего и чужого значимого,