Творчество В.А. Жуковского в рецептивном сознании русской литературы первой половины XX века. Евгения Анисимова

персонажа на точку зрения автора, видевшего поздние портреты Жуковского. Мережковский стремился изобразить Крылова (1769 г.р.), Карамзина (1766 г.р.) и Жуковского (1783 г.р.) людьми одного поколения, для чего ему пришлось значительно «состарить» последнего.

      В качестве другого недостатка романа критика называла осовременивание Александровской эпохи:

      Все герои «Александра I» современные, хорошо нам всем известные неврастеники и истерички. Легкая местами стилизация и близость к документальным данным не улучшают дела. Разве тогдашние люди так чувствовали и думали, так верили и любили? Какая разница в сравнении с «Войной и миром»! Гр. Толстой одним взмахом художественной силы переносит нас сразу в подлинный двенадцатый год, где видим мы и настоящего Александра, и Аракчеева, и Сперанского, верим им и знаем, что ежели описанное Толстым точно таким не было то могло быть. Мережковский же, при всех усилиях соблюсти историческую точность, дает лишь бледную, разграфленную, вычерченную методически схему под узким углом249.

      Несмотря на персональную критику в адрес Жуковского, Мережковский сделал многих персонажей «Александра I» преданными читателями поэта. Приведенный нами выше комментарий писателя к «Войне и миру» и образу Андрея Болконского позволяет уточнить представления теоретика символизма о русской литературной иерархии эпохи Наполеоновских войн. В качестве «обязательных для прочтения» произведений критик выделил одно произведение Карамзина («Бедная Лиза») и три Жуковского («Вадим», «Громобой» и «Певец во стане русских воинов»), в числе которых две баллады и одна героическая кантата. Таким образом, в критике и художественной прозе Мережковского возникает противоречивая на первый взгляд ситуация, когда Жуковский, с одной стороны, дискредитировался из-за своей близости к императорскому дому, а с другой – объявлялся едва ли не главной фигурой литературного движения 1810–1820-х гг.

      Тем не менее в журнальных нападках на фактографические погрешности и исторические упрощения в «Александре I» не всегда учитывалось то обстоятельство, что произведение относилось к новой разновидности романного жанра. Мережковский, много работавший с первоисточниками, не ставил перед собой задачи исторической реконструкции личностей и событий. Проникнуть в историософию романа об Александре I нам помогает привлечение всего контекста трилогии «Царство Зверя», а также предшествующей ей трилогии «Христос и Антихрист». Во всех шести книгах, связанных идейно и хронологически, автора интересовала фигура отступника: от римского императора Юлиана до недавних деятелей отечественной истории. В качестве ее рубежной вехи писатель выделил эпоху Петра I, а затем последовательно показал то, как вызревали события 14 декабря 1825 г. Следовательно, система персонажей в «исторической» прозе Мережковского представляла собой четкую бинарную структуру, делившую персонажей на «приверженцев» основного курса религиозной и светской власти и «отступников» от него.

      Даже при

249

Садовской Б.А. Оклеветанные тени. С. 425–426.