Екатерина Великая. Портрет женщины. Роберт К. Мэсси

спустя Петр пришел к ней и заявил, что некоторые из его егерей были отпущены, и они сказали ему, что его имя не упоминалось. Это несколько приободрило Петра, он больше уже не заговаривал на данную тему. Батурина пытали и признали виновным. Позже Екатерина узнала, что он признался в планах убить императрицу, устроить во дворце пожар и посреди возникшей суматохи возвести на трон великого князя. Его пожизненно заточили в крепость Шлиссельбург. В 1770 году во время правления Екатерины он пытался бежать, но опять был схвачен и отправлен на полуостров Камчатка. Он снова бежал и, в конце концов, был убит во время незначительного столкновения на острове Формоза.

      В ту осень у Екатерины возобновились сильные зубные боли и лихорадка. Ее спальня примыкала к покоям Петра, и она мучилась от пиликанья скрипки и лая собак. «Он не хотел отказываться от развлечений, пускай и знал, какие страдания мне это причиняло, – писала она. – Поэтому я добилась у мадам Чоглоковой позволения переставить мою кровать так, чтобы не слышать этих ужасающих звуков. В [новой] комнате окна выходили на три стороны, был сильный сквозняк, но все равно это было лучше того шума, что создавал мой муж».

      В декабре 1749 года императорский двор покинул Москву, и Екатерина с Петром отправились в Санкт-Петербург. Они путешествовали в открытых санях. Во время поездки у Екатерины снова разболелись зубы. Несмотря на то что она мучилась от боли, Петр отказался закрыть сани. Вместо этого с большой неохотой он позволил ей задернуть занавески из зеленой тафты, чтобы защититься от ледяного ветра, дувшего им в лицо. Когда они, наконец, добрались до Царского Села, находившегося неподалеку от Санкт-Петербурга, боль стала просто невыносимой. Сразу же по прибытии Екатерина послала за лейб-медиком императрицы, доктором Бургавом и умоляла его удалить зуб, который был причиной ее страданий в течение пяти месяцев. С большой неохотой Бургав согласился выполнить ее просьбу. Он послал за французским хирургом, месье Гюйоном, чтобы тот выполнил эту операцию. Екатерина сидела на полу, справа от нее был Бургав, слева – Чоглоков, которые держали ее за руки. Затем сзади к ней подошел Гюйон и схватил зуб щипцами. Когда он стал раскачивать его и тянуть, Екатерине показалось, что у нее треснула челюсть. «Никогда в моей жизни я не чувствовала такой сильной боли», – вспоминала она. В ту же минуту Бургав закричал на Гюйона: «Какой неловкий!», а когда ему передали зуб, добавил: «Вот этого-то я и боялся, и вот почему не хотел, чтобы его вырвали». Вытаскивая зуб, Гюйон «вырвал кусок нижней десны, в которой зуб сидел. Императрица подошла к дверям моей комнаты в ту минуту, как это происходило; мне сказали потом, что она растрогалась до слез. Меня уложили в постель, я очень страдала, больше четырех недель, даже в городе, куда мы, несмотря на то поехали на следующий день, все в открытых санях. Я вышла из своей комнаты только в половине января 1750 года, потому что все пять пальцев г. Гюйона были отпечатаны у меня синими и желтыми пятнами на щеке, внизу».

      24

      Баня