Свидетель с копытами. Далия Трускиновская

что говорила и делала в трезвом состоянии, а, протрезвев, – что вытворяла под хмельком.

      Первые уроки и мужской костюм вместе сильно не понравились Лизаньке; из уважения к ее девичьей робости бабушка выпроводила англичанина и сама командовала, но внучка путала «право» и «лево», чуть что – сжималась, как котенок, вцепившись в Амурову гриву, и княгиня однажды даже накричала на нее.

      Поскольку Лизанька раньше бывала в бабкиной усадьбе, то знала про флигель, который обычно пустует. Между господским домом и этим флигелем был крытый переход, и девушка, зная, что там не топят и потому даже в мае довольно сыро, накинула на плечи шубку, взяла мешочек с рукоделием и ушла от греха подальше – пока не позвали на конюшню да в манеж.

      Но во флигеле она обнаружила Амалию Гавриловну.

      Немка, видя, что княгиня опять не в духе, убралась в свою душистую комнатушку с рабочей корзинкой, полной лоскутков, ленточек, моточков кружева, хлопчатой бумаги и прочего добра для изготовления саше. У нее там были и бумажки с узорами, и небольшие круглые пяльцы. А у Лизаньки в мешочке – клубки и крючок, чтобы вязать тамбурное кружево.

      Сперва они обе немного испугались, потому что были тихи, скромны и застенчивы, потом понемножку разговорились. А когда показали друг дружке свое рукоделие, то и вовсе хорошо поладили. Амалия была в княгининой свите одинока, Лизанька не имела в усадьбе ровесниц, с кем можно было бы сойтись, и обе были счастливы своей неожиданной дружбой. К тому же Амалия, в тридцать два года считавшая себя безнадежной старой девой, сохранила девичий взгляд на мир и девичьи повадки, костыль тут ничего не мог изменить.

      Говорили они на причудливой смеси языков – Амалия на немецком, вставляя русские слова и целые французские фразы, а Лизанька на русском, вставляя немецкие слова и французские фразы. Но Лизаньке удалось поделиться своим горем.

      Амалия сумела ей растолковать любовь княгини к лошадям и необходимость подлаживаться к бабке, как подлаживалась она сама. В итоге два дня спустя Лизанька подошла утром к княгине – поцеловать ручку и осведомиться, хорошо ли спалось, а потом сказала, что хорошо подумала и готова учиться. Правда, умоляла, чтобы позволили ездить в юбке, и княгиня решила – пускай, сама потом убедится, что мужская посадка требует штанов. По замыслу княгини, Лизанька, тоненькая и стройная, как березка, должна была предстать перед графом не в тяжелых юбках, скрывающих ноги, и не с полуоткрытой грудью – там пока похвастаться было нечем.

      Так что в усадьбе воцарился мир, Макферсон обещал в десять уроков добиться от ученицы успехов, но потребовалось целых пять, прежде чем девушка освоилась с Амуром настолько, чтобы давать ему подкормку с ладони.

      Уроки конной езды были у Лизаньки по утрам, а днем она выходила с Амалией погулять в сад, несла ее корзинку и слушала рассказы о травках и цветах, пригодных для саше. По крайней мере, так полагала Агафья.

      Когда она рассказала княгине про эту неожиданную дружбу,