Свидетель с копытами. Далия Трускиновская

красавица. Глазки темные, батюшкины, личико миленькое, волосики русые, матушкины, а румянец на щечках скоро наживешь. Летом отдыхать будешь, сил набираться, к осени учителей тебе наймем – танцевального, рисовального, клавикордного. Я велела сюда завтрак подавать. С утра побаловать тебя, мой светик, нечем, кроме варенья и пирожков, а к обеду уж будет все, чего твоей душеньке угодно.

      – Сударыня бабушка…

      – Про матушку свою спросить хочешь? – догадалась княгиня. – Она тут будет жить, но встречаться с ней…

      По тому, как внучка отшатнулась, княгиня сразу о многом догадалась. Она хотела сказать «встречаться с ней будешь по воскресеньям в храме Божьем», но решительно объявила:

      – …до поры вообще не будешь. Я обещала, что в жизни у тебя теперь будет одна лишь радость, я своему слову хозяйка. А ты мне скажи – ты лошадок любишь? Учили тебя конной езде? Я ведь задумала тебе верховую лошадь подарить, чтобы вместе с тобой на прогулки выезжать. Что ты так глядишь? Я смолоду на охотах первая наездница была. И теперь еще в седло сажусь, когда пожелаю.

      – Я не умею, сударыня бабушка…

      – У меня берейтор служит, англичанин, школит лошадей, он тебя научит. Государыня наша – и та конную езду любила, даже изволила ездить по-мужски. Может, и теперь ездит, да нам не докладывает. Покажи-ка ногу…

      Откинув одеяло, княгиня с одобрением осмотрела тонкую девичью ножку.

      – Икры у тебя, матушка моя, совсем тощенькие, ну да это дело наживное. Нога маленькая, мои сапоги будут впору. Агаша! Вели Аксютке отыскать мои прошлогодние сапоги, да пусть их даст Степке – смазать, начистить. Ничего, жизненочек, вон, глянь, и солнышко светит. Тебе здесь хорошо будет! Ты что покраснела?

      – Стыдно…

      – Что – стыдно? Голую ногу показывать? – догадалась княгиня. – Так я тебе не кавалер. Ну, ладно уж, садись да заворачивайся в одеяло! Фимка, Фимка! У меня в уборной, в комоде, пукетовый шлафрок лежит, розами по альмандиновому полю, тащи сюда живо! Встряхни только сильнее – он травами от моли переложен!

      И, отвернувшись, чтобы не смущать внучку, княгиня задумалась: как же уговорить такую скромницу надеть мужской наряд? Внучка была – залюбуешься, тихоня, слова поперек не скажет, но для той интриги, что задумала княгиня, надо бы ей быть побойчее.

      Пока Агафья сама выставляла на круглый столик серебряный сервиз-дежене, как раз для завтраков на две персоны, княгиня перебирала в уме своих комнатных девок и остановилась на Дашке. Рыжая белокожая Дашка была не чужая – княгиня знала, что Матрена родила ее от покойного князя. Девка уродилась веселая и языкастая, отменная певунья, – вот ее-то княгиня и додумалась определить в горничные к Лизаньке. То, что девушка дичится властной бабки, – понятно, а с Дашкой она будет себя чувствовать вольготно.

      – Я тебе девку подарю, – сказала княгиня. – Будет за тобой ходить, как положено. А ты потом, как замуж пойдешь, возьмешь ее в мужнин дом и там за хорошего человека отдашь, и так она все время при тебе будет. Агаша, кликни там