Закваска. Робин Слоун

о том, откуда берется хлеб и почему он выглядит так, как выглядит. Вот они мы и наше время: мы могли подчинить себе суперсложных роботов, но самые простые вещи ставили нас в тупик.

      Шеф Кейт обходила свои владения, дружелюбно болтая с обедающими. Наш стол она обычно обходила стороной, не в силах смириться с нашими пищевыми предпочтениями. Но сегодня Арджун подозвал ее, и она с мрачным видом подошла к нашему столу.

      – Лоис теперь печет хлеб, – объявил Арджун.

      – Я и не знала, что вы, ребята, едите твердую пищу, – сказала Кейт.

      – Только Питер не ест.

      – Это правда, – сказал Питер.

      – Можно попробовать? – спросила Кейт.

      Все взгляды устремились на Гарретта, который как раз только что умял последний кусочек. Он выглядел виноватым, но очевидно не сожалел о своем поступке.

      – Вот уж не ожидала! Пекарь за столом любителей Суспензии. А остальные наворачивают. Во даете! – и в этом ее «во даете» явственно слышалось глухое одобрение. – Лоис, в следующий раз и мне принеси. Хочу попробовать твои изделия.

      Вечером я пришла домой и – катастрофа!

      Закваска засохла. В горшке была не слизь, а, скорее, засохшая корка с темной потрескавшейся поверхностью. Пахла она жидкостью для снятия лака и выглядела мертвой.

      Я в панике замешала еды для закваски – муки с водой. Мне казалось, что кормить ее надо медленно, по чуть-чуть, как поят из бутылочки больного котенка. (Я никогда не поила из бутылочки больного котенка. Но однажды я вернула к жизни Кубрика, обрызгав его из пульверизатора. Вообще-то загубить кактус очень и очень непросто.) Я вливала и вливала мучнистую пасту в горшок и в это время разговаривала с закваской.

      – Ну давай, – бормотала я. – Всего один день. Ты же должна легко такое переживать. В книге говорилось, что тебя можно оставить одну на неделю.

      «Ты должна поставить мазгскую музыку», – сказал Чайман. Я поставила диск и несколько раз нажала на клавишу – пик-пик-пик, – прибавляя громкость.

      Я кормила и лелеяла закваску, и она начала оживать: масса посветлела, на поверхности появился первый робкий пузырь.

      Облегчение. А вместе с ним – раздражение: Чайман и Беорег одарили меня странной и могущественной субстанцией, которая к тому же требует постоянного ухода!

      Я оставила закваску оживать, выудила из комода бутылку пино-нуар (я купила ее из-за ежика на этикетке) и удалилась в гостиную – сидела там, закрыв глаза, и потягивала вино. У него был слабый привкус грязи, в хорошем смысле. Я снова поставила диск Чаймана. Когда он опять закончился, я вылила в стакан остатки вина и поставила диск снова.

      Эти семь песен были медленные и витиеватые, казалось, одна плавно перетекает в другую. Некоторые из них пели женщины, другие – мужчины, а одну – смешанный хор. Все они были в одном стиле – грустные, очень грустные, но как-то по-будничному, без надрыва. В них не было рыданий; они спокойно признавали, что жизнь печальна, но в ней, по крайней мере, есть вино.

      Я внезапно почувствовала аромат банана и пошла на запах в кухню – там закваска уже выросла в объеме