Я был на этой войне. Вячеслав Миронов

за своего бойца, русского, многих своей рукой сокрушу и своей жизни не пожалею, лишь бы только вернуть его, балбеса, домой, живым и невредимым.

      Тут с лестницы донеслись крики моих бойцов.

      – Товарищ капитан, товарищ капитан, кого-то нашего нашли, там, на крыше! – захлебываясь, кричал Американец.

      Я стрелой вбежал по лестнице, и не было никакой одышки. На крыше, прибитый гвоздями, как Иисус, на кресте лежал наш боец. В рот ему был вставлен его же отрезанный половой член. И даже несмотря на покрытое коркой грязи разбитое лицо, я опознал его по фотографии: он, он – Семенов. И хоть я, может, и видел его всего раз десять, и даже не общался с ним, ком подкатился к горлу, на глаза навернулись слезы, защипало в носу. Я пожалел, что не знал его раньше: по-моему, он вообще был прикомандирован к нашей бригаде прямо накануне отправки в Чечню из Абакана.

      – Они его приколотили к кресту и поставили на крыше, видимо, взрывом его опрокинуло, поэтому мы и не заметили, – начал объяснять Пикассо, почему-то ему было неловко, что не сразу обнаружили парня.

      – Наш это солдат, – с трудом прорывая комок в горле, сдерживая крик и маты, как можно спокойней произнес я, – Семенов из саперов, пропал в «Северном» на разминировании. Нашел его военный билет на одном из стрелков.

      Бойцов как током ударило, они начали суетиться вокруг Семенова, бережно снимать с креста, при этом старались не повредить его, обращались как с живым, перешептывались, чтобы не разбудить, а у самих слезы капали и капали, мешая работать. Я отвернулся, достал пачку сигарет, закурил, жадно затягиваясь, загоняя клубок дальше внутрь. Искоса посматривал как продвигаются дела. Когда сняли Семенова с креста и из валявшихся рядом тряпок и досок соорудили что-то вроде носилок, уложив на него мученика, я сказал:

      – Клей, выходи на «коробочки», пусть подъедут поближе, передай что несем «груз 200»… Наш «груз 200».

      Я пошел впереди, проверяя дорогу. Бойцы осторожно, обращаясь как с раненым, несли Семенова на носилках. Замыкал шествие Клей, нагруженный радиостанцией и остатками того оружия, которое мы обнаружили у духов.

      Выйдя из подъезда, мы погрузили тело в отсек для десанта и поехали. По себе я чувствовал, что сейчас горе тому духу, кто попробует высунуть нос на нашем пути. Для подтверждения своих мыслей я оглянулся и увидел у бойцов такие же страшные пустые глаза, как и у меня самого, только пылает внутри огонь мщения и ничего больше – ни одной мысли, пустота. Крови, крови, крови хочу, чтобы излить свою ярость, чтобы под прикладом треснул череп, под ботинком хрустнули ребра. Костяшками пальцев пробивать и рвать артерии, заглянуть в глаза перед смертью и спросить его, ее, их: «Зачем ты, падаль, стрелял в русских?»

      Ну, держитесь, суки, не будет вам пощады, никому не будет, ни старикам, ни детям, ни женщинам – никому. Правы были Ермолов и Сталин – данная народность не подлежит перевоспитанию, лишь уничтожению.

      БМП,