Иррационариум. Толкование нереальности. Далия Трускиновская

кому другому! Кабы не хотела – голову себе об стену б разбила, вены бы перегрызла. А раз терпит – хочет. Ненавижу этих чистеньких. С этого дня – фиксировать сульфазином. И двойной галоперидол, и аминазин. Чтобы овощем стала, чтобы ссала под себя, но жила!!! Жила, гнида!

      Всё это Зинаида изрекала, двигаясь размашистым шагом, катя перед собой лязгающую тележку. Невысокий доктор еле поспевал следом. Двое держались чуть позади.

      – Открывай, – рявкнула медсестра.

      Макс пожал плечами, отворил бокс.

      В тусклом жёлтом свете слабой лампы – маленькое, без окон, помещение. Из мебели – только койка да привинченный к полу табурет. На койке женщина: пустой равнодушный взгляд серых глаз, сбитые в колтун светло-русые, словно выцветшие, волосы, белое, прозрачное даже в этом болезненном освещении лицо. И нельзя сказать, было ли это лицо красивым или, напротив, не очень – оно никакое, пустота льётся откуда-то изнутри и не даёт понять.

      – Эй, красавица, а ну, спускай штаны, – бушевала Зина.

      В руках у неё холодно блеснул первый шприц. Сульфазин. Две инъекции в ягодицы – и пациентке, да полно, какой пациентке – жертве, станет нестерпимо больно. А шелохнуться не сможет.

      – Пошевеливайся! Ну, кому сказала, жопу подставляй.

      Женщина медленно и равнодушно откинула одеяло и принялась поворачиваться на спину.

      Дохнуло холодом. Мимо Макса промелькнула тень – он не сразу сообразил, что это близнец. Тот взял медсестру за предплечье – тем же жестом, каким его давеча хватал Дмитрий, и небрежно толкнул на табурет.

      Зина ойкнула, шприц упал и разлетелся вдребезги.

      – Кто мы? – голоса прозвучали громом, не хуже, чем только что за окном.

      Зинаида закатила глаза, содрогнулась, уронила голову на грудь.

      – Жить будет? – деловито осведомился доктор Дубровин.

      Двое кивнули.

      Женщина на койке лежала, подложив руку под голову, и смотрела куда-то в одной ей ведомые дали…

      У изголовья встал второй близнец. «Как я их различаю»? – запоздало удивился доктор, и тут же понял – от этого веяло теплом. Близнец сомкнул ладони над головой женщины. Веки её медленно смежились, черты лица смягчились, а дыхание сделалось ровным.

      – Да… – тихо выдохнула она. – Да… Так… Так хорошо.

      И стала медленно садиться. Близнец продолжал держать ладони сомкнутыми над её головой, не касаясь, однако, волос.

      – Я помню… лето, у бабушки на даче… качели… папа ловит рыбу… папа, не надо, она живая, ей больно…

      Близнец уже не просто держал ладони, он делал движения, будто месил невидимое тесто.

      – Школа… Антон… зачем лезть целоваться, когда не умеешь?.. ура… я поступила… сессия… Иван… Сергей Анатольевич… кружок… Стругацкие… хватит… хватит!

      Близнец сделал особенно закрученное движение и резко отдёрнул руки.

      Серые глаза открылись.

      А ведь они не совсем серые – с зеленцой.

      Женщина смотрела осмысленно, смертная тоска ушла с лица.

      – Что происходит? –