Северная роза. Елена Арсеньева

амуниции, путешественники, попавшие в несчастье, странствующие кавалеры являются ко мне поправить свои дела. Меньше двух месяцев назад один молодой человек, раненный по соседству, велел отнести себя в одну из моих комнат. Мои слуги меня обкрадывают! У меня в доме двадцать две женщины с малютками у груди!..

      Эти несчастные женщины, которых с детьми приютил великодушный Пьетро, особенно растрогали Троянду. Несчастные! Кто же они такие? Служанки? Ей очень захотелось с ними познакомиться, повозиться с детьми, но Аретино не позволил. Однако теперь Троянда утешала себя во время долгого одиночества: «Пьетро нужны деньги, чтобы помогать бедным людям!» – и не то чтобы меньше тосковала по нему, но переносила тоску более стойко. Она-то ведь по-прежнему была предоставлена лишь самой себе… и Молле.

* * *

      Между прочим, Молла все более приковывала к себе ее интерес. Она уже не была для Троянды неким бездушным предметом, вызывающим лишь брезгливость. Грубые черты черного лица, сверкающие белки глаз и вывернутые губы перестали ее пугать. Она пригляделась к ним и порою думала, что там, в Африке, Молла вполне могла считаться красавицей. Вот если бы она только не была такой огромной!

      Строго говоря, Молла лишь на полпальца превосходила ростом Троянду, но казалась рядом с ней, тонкой и стройной, настоящей великаншей из-за своей толщины. Она всегда носила какие-то свободные, очень яркие балахоны, но в последнее время так растолстела, что даже эти развевающиеся тряпки плотно обтягивали ее раздавшиеся бедра и живот. Это было тем более странно, что ела негритянка очень мало – доедала с тарелок Троянды, и то не дочиста. Похоже, толщина ее была весьма болезненной, потому что лицо Моллы теперь почти всегда имело унылое, озабоченное выражение, а иногда она так вскрикивала, хватаясь за живот, словно ее пронзала страшная внутренняя боль. Троянда жалела служанку и не давала ей никакой тяжелой работы. Она бы даже посочувствовала Молле, но они прожили три месяца рядом и не сказали друг другу почти ни слова, кроме коротких приказаний от госпожи и робкого: «Да, синьора. Как прикажете», – от служанки, так что Троянде было неловко вдруг пускаться в беседы. Если надо, Молла ведь и сама пожаловаться может… Но она не жаловалась, терпела свою болезнь молча и только старалась держаться подальше, когда появлялся господин. Впрочем, ее услуги почти не требовались, ибо Пьетро предпочитал сам раздевать возлюбленную, если хватало на то терпения, конечно, – ну а одевалась она уже днем, после его довольно раннего ухода. Только тогда появлялась Молла.

      Но однажды Аретино ушел, и Троянда проснулась, и уже полдень близился, а служанка все не шла.

      Сперва Троянда ждала терпеливо, потом начала потихоньку злиться. Нет Моллы – значит, нет завтрака, нет ванны, нет притираний и одеваний. Другой прислуги у Троянды не было, она только предполагала, что в доме множество слуг. Разумеется, одеться она и сама могла, да и причесаться – дело нехитрое. А как быть с едой и водой? В самом деле, не высунешься же голая