Самовластье мистера Парэма. Герберт Джордж Уэллс

он, подчеркнув слово «поглядеть». – Про что она? И для чего? Откуда она пошла? И какой в ней толк?

      Уголок рта у него опустился, и он вперил в лицо собеседника странный взгляд – враждебный и вместе с тем просительный.

      Мистер Парэм предпочел бы заранее подготовиться к этой беседе. Он не повернул головы, предоставив сэру Басси созерцать свой профиль.

      – Что есть искусство? – произнес он, стараясь выиграть время. – Сложный вопрос.

      – Не искусство, просто картины, – поправил сэр Басси.

      – Это и есть искусство, – возразил мистер Парэм. – Искусство по самой природе своей. Единое и неделимое.

      – Поди ты, – негромко вымолвил сэр Басси и весь обратился в слух.

      – Это своего рода квинтэссенция, я полагаю, – пустил пробный шар мистер Парэм. Он неопределенно повел рукой – за эту привычку студенты в свое время дали ему пренеприятное и несправедливое прозвище «Пятерня». Ибо на самом деле руки у него были на редкость хороши. – Художник как бы делает выжимку красоты и прелести из жизненного опыта человека.

      – Вот это мы и посмотрим, – перебил его сэр Басси.

      – И запечатлевает это. Сохраняет для вечности.

      Поразмыслив, сэр Басси снова заговорил. Говорил он так, словно поверял мысли, которые давно уже его мучили.

      – А эти художники нам малость не втирают очки? Я подумал… на днях… вот когда вы говорили… Просто пришло в голову…

      Мистер Парэм покосился на него.

      – Нет, – сказал он неторопливо и рассудительно, – не думаю, чтобы они втирали нам очки. – Последние слова он слегка подчеркнул, чуть-чуть, так что сэр Басси и не заметил.

      – Ладно, поглядим.

      Так странно начался этот странный день – день в обществе варвара. Но бесспорно, как выразился Себрайт Смит, этот варвар был «одним из наших завоевателей». От этого варвара нельзя просто отмахнуться. У него хватка бульдога. Мистер Парэм был застигнут врасплох. Чем дальше, тем больше он жалел, что не имел возможности заблаговременно подготовиться к навязанной ему беседе. Тогда он заранее подобрал бы картины и показал их в надлежащем порядке. А теперь пришлось действовать наудачу, и вместо того, чтобы вести бой за искусство, за его волшебство и величие, мистер Парэм оказался в положении полководца, вынужденного сражаться с врагом, который уже ворвался в его лагерь. Где уж тут излагать свои мысли стройно и последовательно.

      Насколько мог понять мистер Парэм по отрывочным и безграмотным речам сэра Басси, он был настроен пытливо и недоверчиво. Он оказался человеком крайне неразвитым, но обладал при этом недюжинным природным умом. Как видно, на него произвело впечатление, что все умные люди, люди со вкусом глубоко чтят имена великих живописцев, и он не понимал, почему их вознесли так высоко. И хотел, чтобы ему это объяснили. Его явно одолевало любопытство. Сегодня его занимали Микеланджело и Тициан. А завтра, быть может, он станет расспрашивать о Бетховене или Шекспире. Авторитеты не внушали ему никакого почтения, он их не признавал. О величии искусства с ним приходилось говорить так,