Интернированные китайцы в Сибири (1930-е годы). Сергей Силонов

отношении Правительства СССР к событиям в Маньчжурии заявил о недопустимости такого сравнения, поскольку действия советской стороны носили ответный характер на «грубое нарушение китайскими властями договорных прав СССР»92. И далее: не стоял вопрос «о возможности оккупации, хотя бы и временной, советскими войсками китайской территории, о смещении существующих властей и создании новых»; «не было тогда и отдаленнейшей возможности нарушения законных прав и интересов Японии»; «Советское Правительство не использовало при этом своего военного превосходства и слабости Китая для навязывания последнему каких бы то ни было новых условий или для разрешения проблем, не связанных непосредственно с возникновением конфликта»93.

      В то же время Советский Союз после начала оккупации отвергал все попытки втянуть его в кампанию осуждения агрессии Японии, развернутую мировым сообществом, предпочитая действовать самостоятельно, в соответствии с установками Сталина, высказанными им еще до начала конфликта: «С Японией нужно поосторожнее. На своих позициях стоять нужно твердо и непоколебимо, но тактика должна быть погибче, поосмотрительнее…»94. СССР отказался от обращения к Японии и Китаю, как это сделали другие государства – участники пакта, с напоминанием «об обязательствах, взятых на себя обоими находящимися в конфликте правительствами, которые вытекают из пакта Келлога»95, не пропустил через свою территорию комиссию Лиги Наций во главе с В. Литтоном, направленную для выяснения причин вторжения японских войск в Маньчжурию, и в то же время на протяжении 1932 года неоднократно поднимал вопрос перед Токио о заключении договора о ненападении, который мог бы стать важным инструментом в деле улучшения советско-японских отношений96.

      В стремлении избежать втягивания СССР в японо-китайский конфликт советское руководство любые действия противоборствующих сторон оценивало сквозь призму возможных провокационных намерений. Наиболее ярко это проявилось по отношению к представителям антияпонского сопротивления, прибывавшим в СССР в надежде заручиться политической поддержкой либо получить военно-техническую помощь. В течение 1932 года «факты такого рода» существенно участились. В июле во Владивосток из Шанхая прибыла делегация «из 5 человек от старогиринских генералов97 Ma, Ли-Ду, Идына-чао»98. Делегация имела задание связаться с армейским руководством для получения организационной и материальной помощи. В это же время при переходе границы был задержан и доставлен в Хабаровск комбриг Ли из армии генерала У Пейфу «с двумя письмами на имя Карахана – одно от Упейфу, в котором последний сообщает, что решил начать борьбу за освобождение от империализма и просит содействия, а другое от генерала Чжана, назначенного Упейфу командующим «скрытыми» на северо-востоке силами, также просит содействия»99. В середине июля на «пограничный пост явился якобы представитель Китайской Народной

92

Документы внешней политики СССР. М., 1968. Т. 14. С. 670–671.

93

Там же.

94

Сталин и Каганович. Переписка. 1931–1936 гг. М., 2001. С. 103.

95

Карахан в беседе с Мо Дэхоем заявил: «Важно не то, действуют ли японские войска в согласии с пактом Келлога или нет, а важно существо событий. А существо событий заключается в том, что японцы, не получив того, что они добивались получить дипломатическим путем, решили получить то же самое путем применения силы, – вот в этом существо дела. И то, что мы видим сейчас, – это есть обычная политика всех империалистических держав» (Документы внешней политики СССР. М., 1968. Т. 14. С. 590– 591).

96

Черевко К.Е. Указ. соч. С. 440–442.

97

«Старогиринцами» называли сторонников официального правительства Китайской Республики, в первую очередь генералов бывшей армии Чжан Сюэляна.

98

Сталин и Каганович. Переписка. 1931–1936 гг. М., 2001. С. 228.

99

Там же.