Хищник цвета ночи. Татьяна Серганова

у входа, одернула край футболки, решительно прошагала к дивану и вольготно расположилась среди мягких подушек. Одну из которых прижала к животу, там, где клубком свернулись непонятный страх и дрожь предвкушения.

      – Изменения чувствуешь?

      – Нет.

      Разговаривать со спиной было сложно. Но так даже лучше, чем тонуть в зелени его глаз, заикаться и сгорать от стыда.

      – Хорошо.

      За окном шел снег. Я видела, как ветер бил белыми хлопьями по окну.

      Настоящая зима и близкий Новый год. Вот только ощущения праздника не было.

      Скользнула взглядом по широким напряженным плечам, по ровной спине, замерла на мгновение на пятой точке. Неизвестно откуда взялась мысль, что в домашних брюках ему лучше, они так обтягивают его за…

      – О, черт, – выдохнула я, отворачиваясь, сильнее прижимая подушку к груди и краснея от собственных мыслей.

      – В чем дело?

      Конечно, Н’Ери почувствовал изменение моего состояния, услышал проклятья и не мог не отреагировать.

      – Изменения, – с трудом выдавила из себя, изучая картину на стене. Монохромные цвета, ночной город и хай-тек.

      – Какие?

      Как же мне хотелось, чтобы Ник сейчас оставил меня в покое, дал свыкнуться с новым состоянием! Но хищник отступил от окна и подошел ближе. Я слышала звук его шагов, который невероятным образом соединился с биением моего сердца. Чувствовала его тепло и задыхалась от аромата туалетной воды.

      – Острые.

      Резкий ответ и тяжелый вздох.

      Закрыть глаза и попытаться успокоиться. Прислушаться к биению сердца и не думать о том, кто находится рядом. О первобытном черном желании, которое поднималось изнутри, грозя затопить сознание.

      – Мне жаль, – тихо проговорил хищник, присаживаясь напротив.

      Пожала плечами, все еще отказываясь открывать глаза. Может, и жаль, но что это изменит. Я сама дала согласие.

      – Обычно после укуса пара проводит время в постели, закрепляя эффект, и поэтому контраст не так ярок.

      Ник. Постель. Я. Укус.

      У него вообще совесть есть? Говорить мне такое?

      – Ник, – болезненно рыкнула, забыв о субординации и прочей дребедени, – заткнись.

      – Еще не поздно продолжить начатое, Измайлова, – неожиданно заявил он.

      – Что? – Открыв глаза, я попала в пьянящее золото его взора.

      Совершенно бесстрастное лицо, словно маска: лживое, надменное, чужое – и на фоне этого хищный взгляд, из-за которого черное желание подкатывало к горлу, во рту пересыхало, и хотелось кричать от бессилия.

      – Никакого секса, Н’Ери, – ответила, едва шевеля губами.

      Перекрестились голодные и тяжелые взгляды, и он отступил, понимая, что я права. Это как наркотик, который затягивает в свой омут, и лучше отказаться, чем вновь и вновь оттягивать неизбежное, привыкая и сходя с ума. Потому что дальше будет только хуже. Не для него. Для меня.

      – Хотел, как лучше.

      – Это не выход.

      Кивнул, откинулся на спинку кресла. Напряжение исчезло,