Хроники русского быта. 1950-1990 гг. Олег Валерьевич Куратов

как же я сам не догадался так чётко сформулировать!

      А наутро, встретив девочку по пути в школу, посоветовал ей:

      –Ты бы лучше, чем записки мне писать, да истерики закатывать, помогла бы найти здесь потомков первых русских поселенцев. Меня их диалект очень интересует. Ты хоть Бажова-то читала? Это тебе лучше всяких таблеток поможет.

      –Каких ещё таблеток? Что за Бажов? Какие поселенцы? Что за диалект?

      – Ну, про таблетки это я так. А первые поселенцы…

      Она, в отличие от Миши, ничего не знала о школьно-родительском диагнозе, но рассказом своего любимого о первых поселенцах очень заинтересовалась. Они начали вместе ходить в библиотеки, собирать материалы и крепко подружились. Их родители считали Мишу благородным спасителем, а он, по его собственному выражению, также начал ощущать ответные симптомы полового созревания. Их любви ничто не мешало.

      Они порознь окончили школы, порознь продолжали образование, а, завершив его, сразу же поженились. Он стал лингвистом, она – врачом; из-за родителей она не могла покинуть Свердловск, и он, не задумываясь, покинул Москву. Казалось, у них были все шансы на полноценную интересную жизнь.

      В двух шагах от шума и беспокойной толпы аэропорта, в тихой и печальной кольцовской забегаловке, захмелевший полусумасшедший Миша виновато смотрел мне в глаза и шептал:

      – Это я, я во всём виноват! Жил с родителями и тёткой, как в сумке у кенгуру! Начитался, нагрезился, построил в голове несуществующий мир! И из него не смог ступить в этот, реальный. И с тех пор, как ни учила меня жизнь, продолжаю своё и верю, что найду своих! Я ищу своих!

      – Кого же Вы ищете? Кто эти – свои?

      – Свои? Да свои же, такие же, как ты сам. Это те, кому ты бесконечно доверяешь, кто тебя безусловно понимает, отзывается на самые тонкие, самые деликатные движения твоей души, кто не лжёт, кто приветлив и всегда искренен… Как мои родители и тётка. Ведь есть же такие люди, их нужно только ещё раз найти. И жить среди них. И всё.

      – Ну, а семья Ваша, жена, дети?

      – Жена? Я нехороший человек – не могу простить ей того, что она этого, о чём мы говорим, не понимает. Когда я читал бессчётное число раз в этих проклятых книгах о том, что брак – это компромисс, узаконенная проституция, я был полностью солидарен, я был согласен. Но, тем не менее, женился ведь, женился! И когда сам испытал этот стыд, который с тобой не разделяют, не понимают, и понимать не хотят, а просто меняются, я ощутил уже не стыд, а тоску неимоверную. Я говорю не о простом, примитивном эгоизме, так свойственном женщинам и детям (он даже умиляет иногда), а совсем о другом: о соприкосновении душ, о душевной благодарности, о внутреннем долге. На этом должны строиться отношения между мужем и женой, да и вообще между всеми в семье. А что оказалось? И с жёнами, и с любимыми, и с детьми – они, эти отношения, оказывается, средства для самоутверждения? А также выгодного обмена? А на работе? А вокруг? Всё то же! И я говорю себе: но не может же такое быть, ведь есть