На выручку юному Гасси. Этот неподражаемый Дживс. Вперед, Дживс! Посоветуйтесь с Дживсом. Пелам Гренвилл Вудхаус

часов и в начале второго потащился в клуб «Барашки» предаваться радостям желудка в обществе некоего Джорджа Каффина, с которым я сдружился сразу же после приезда в Нью-Йорк, он пишет драмы и тому подобное. Вообще у меня в Нью-Йорке завелась уйма друзей: в этом городе полно симпатичных людей, наперебой протягивающих руку дружбы и помощи заезжему страннику.

      Каффин немного запоздал, сказал, что задержался на репетиции своей музыкальной комедии «Спроси у папы». Мы принялись дружно работать ножами и вилками. Подошла уже очередь кофе, когда официант сообщил, что меня хочет видеть Дживс.

      Дживс дожидался в вестибюле. Он с болью покосился на мои носки и отвел глаза.

      – Вам только что звонил мистер Бассингтон-Бассингтон, сэр.

      – Вот как?

      – Да, сэр.

      – И где он сейчас?

      – В тюрьме, сэр.

      Я пошатнулся и ухватился за стену. Чтобы такое случилось с протеже тети Агаты в первое же утро, как он прибыл под мое крылышко, – это уж, признаюсь…

      – В тюрьме?

      – Да, сэр. Он сообщил мне по телефону, что его арестовали и что он будет рад, если вы зайдете и внесете залог.

      – Арестовали? За что?

      – Он не соизволил поделиться со мной, сэр.

      – Плохо дело, Дживс.

      – Именно так, сэр.

      Старина Джордж любезно вызвался поехать вместе со мной, мы впрыгнули в такси и рванули на выручку. В полицейском участке нас попросили подождать, и мы уселись на деревянную скамью в комнате, служившей чем-то вроде передней; наконец появился полицейский, а с ним – как я догадался – Сирил.

      – Привет, привет, привет, – сказал я. – Ну как?

      По личному опыту знаю, что человек, выходя из тюремной камеры, бывает, как правило, не в самом лучшем виде. В Оксфорде моей постоянной обязанностью было выкупать из кутузки приятеля, который в ночь после гребных гонок неизменно попадал за решетку, и он всегда выглядел как лягушка, по которой несколько раз прошлись бороной. Сирил вышел ко мне в плачевном состоянии: под глазом огромный синяк, воротник оторван – словом, картина такая, которую не станешь описывать в письме на родину, тем более если пишешь тете Агате. Сирил оказался тощим, долговязым юношей с копной светлых волос и слегка выпученными бледно-голубыми глазами, делавшими его похожим на диковинную глубоководную рыбу.

      – Мне передали, что вы хотели меня видеть, – сказал я.

      – А, так вы – Берти Вустер?

      – Совершенно верно. А это мой приятель, Джордж Каффин. Пишет пьесы.

      Мы обменялись рукопожатиями, а полицейский, достав комок жевательной резинки, припрятанной на черный день под сиденьем стула, отошел в угол комнаты и меланхолично уставился в пустоту.

      – Что за дурацкая страна! – сказал Сирил.

      – Ну, знаете ли, не знаю… вы просто не знаете! – сказал я.

      – Мы стараемся, – сказал Джордж.

      – Старина Джордж – американец, – пояснил я. – Пишет пьесы, и все такое – ну, вы понимаете.

      – Конечно, не я эту страну выдумал, – сказал Джордж. – Это все Колумб. Но готов выслушать любые разумные