Паштет из соловьиных язычков. Виктор Емский

это я хапуга?

      Красс не стал спрашивать, за что его самого обозвали барыгой, а просто ответил:

      – Потому что в тот час, когда мы с Суллой сражались у Коллинских ворот, ты в Греции занимался чеканкой монеты и снабжением флота. И за это время у тебя вдруг вырос ценз. Откуда?

      – Ничего подобного! – взревел побагровевший Лукулл.

      – Тихо-тихо, – посоветовал ему Красс. – Не нервничай. А то сердце не выдержит. Вон, толстым каким стал…

      Действительно, за последние четыре года, прошедшие со времени возвращения Лукулла из Армении, он из статного мускулистого человека превратился в грузного борова. Это было связано в первую очередь с тем, что Лукулл отказался от дальнейшей политической жизни и не претендовал более ни на какие должности, предпочитая наслаждаться жизнью. Но иногда, повинуясь непонятным рефлексам, он все равно воскресал и надавливал на всякие рычаги, позволявшие ломать другим людям хорошо сложившиеся схемы.

      Лукулл был богат. Правда, его богатство ни в какое сравнение не шло с огромным состоянием Красса, в связи с чем по отношению к своему гостю в политическом плане Лукулл имел гораздо меньший вес. Марк это знал, но Цицерон, сидевший занозой в сенате, был лучшим другом Лукулла, и поэтому приходилось считаться с этим толстым обжорой.

      – Зато ты высох от жажды! – наконец ответил Лукулл. – Только жажда твоя не имеет никакого отношения к воде и пище. Жажда твоя – страсть к наживе!

      – Ты несправедлив ко мне, – ровным голосом произнес Красс.

      В его планы не входила ссора с Лукуллом. Кроме политических дел у Марка к толстяку имелись еще некоторые вопросы, связанные со строительством доходных домов в Риме, и он хотел разобраться с земельными делами, поскольку некоторое количество участков, на которых собирался строиться Красс, принадлежало Лукуллу.

      – Ну что ты так несдержан? – спросил Красс. – Подумаешь, правду в глаза сказали. Я – барыга, ты – хапуга. И что с того? Оба мы богаты.

      – Я может быть и хапуга, – пыхтя от злости, сказал Лукулл, – но не барыга! Если я что-то и брал, так это что-то само прилипало к рукам. Так сказать – дар богов. Грех не взять, раз боги дают. А основное богатство мое – военные трофеи! Я разгромил Митридата Евпатора! Я победил в двух битвах этого армянского зазнайку Тиграна, объявившего себя Царем царей! Я срыл его столицу Тигранакерт!

      Лукулл схватил со столика чашу с вином, сделал из нее несколько жадных глотков и крикнул:

      – Все мое богатство нажито честно!

      Красс невозмутимо смотрел на Лукулла и молчал.

      – А ты! – Лукулл обвинительно ткнул пальцем в Красса. – Ты не гнушаешься ничем! Ты имеешь прибыль от всего! Даже от пожаров!

      Красс, которому надоели эти пафосные речи, с интересом взглянул на чашу, отставленную Лукуллом, и поинтересовался:

      – А что это ты ел?

      Лукулл, моментально забыв о пафосе, схватил чашу и ответил:

      – Паштет из соловьиных язычков. Хочешь попробовать?

      Он,